Разящий клинок
Шрифт:
Нита Кван усмехнулся и тоже угостился медовухой.
— Верно, леди, — ответил он.
Музыка переменилась, и пары — в основном ирки — начали подниматься с лавок. Пришедших из-за Стены, уроженцев Западной Кенеки с кирпичного цвета кожей и выдающимися скулами, собралось достаточно много, чтобы явить целый сонм мужчин и женщин, и заодно с повстанцами они были готовы танцевать.
Тамсин сошла с возвышения, а Тапио отлепился от гобеленов на другом конце зала, чтобы низко склониться над ее рукой. Она улыбнулась, сияя лучистым зимним солнцем,
Затем Сказочный Рыцарь взял у одного из своих приближенных огромный, чеканного золота кубок и вышел на середину зала.
— Все вы гости и вольны пребывать в моем Владении! Но имейте в виду, что нынче ночью мы празднуем торжество света над тьмой, как это ни называть — пусть оно будет Йал’да, или рождение благословенного младенца, или просто радость от окончания длинной ночи. И если вы служите тьме — прочь!
Он воздел кубок, и свет излился, как пролитое вино, а ирки подняли великий гвалт, и все пришедшие из-за Стены подхватили, так что ночь разорвал пронзительный боевой клич.
— А теперь пейте и пляшите! — закончил Тапио. — Других команд от меня не будет!
Зал предался кутежу, какого Билл Редмид еще не видывал, а сам он был слишком пьян, чтобы заботиться о происходящем под столом, за гобеленами или на главном возвышении зала.
Бесс подалась к красавице — белокурой иркской женщине со стройной фигурой и ореолом золотистых волос, а та поймала ее за руки и поцеловала в губы.
— Дитя человеческое, — рассмеялась она. — На вкус ты лучше, чем я думала. Счастливого Йоля тебе и твоему спутнику!
Бесс присела в реверансе.
— До чего ты прекрасна! — выдохнула она. — Где безобразные ирки? Уродливые хари и клыки?
Та обмахнулась серебряным веером, и вот она — угрюмая ведьма с шестидюймовым носом и волосатыми бородавками.
— Ты же не отправишься на войну в бальном платье? — отозвалась она. — А на бал — в боевых доспехах? — Лицо ее вновь обрело эльфийскую прелесть. — Лиц у меня не меньше, чем платьев у человеческого дитя. Женщина есть женщина! — добавила она, поцеловала Редмида и не отпустила, пока у него не закружилась голова. Иркская женщина отпорхнула, как невесомая. — У вас роскошные рты, чада людские! Любви вам!
А потом, когда только самые закаленные едоки остались обгладывать оленьи кости за центральным столом, и сотня фей порхнула под ячеистый потолок, оставляя в воздухе струйки бледного пламени, и половина зала пустилась в пляс, а другая — затеяла петь или взялась за музыкальные инструменты: гобои, свирели, цинки, блок-флейты, свистки, лютни, арфы и сотню струнных, каких Билл Редмид в жизни не видел — иные были очень малы или снабжены всего двумя-тремя струнами, так что почудилось, будто огромная пещера, которую и представлял собой зал Сказочного Рыцаря, движется танцу в такт, — тогда подошла Моган и присела рядом на корточки.
— Пора, — сказала она. — Это волшебный час. Эфир широко распахнулся перед реальностью. Шип будет слеп, как летучая мышь, и останется глух до утра без пронзительного писка и своих маленьких помощников.
Нита Кван, сэссаг, дремал под столом на козлах. Он вылез оттуда с флягой йольского эля. Редмид на секунду встревожился, не видел ли он чего — они с Бесс были малость заняты.
— Могу ли я теперь увидеться с лордом Тапио? — спросил он Моган.
— Ты увидишь его, когда он тебя пригласит, — сказала она.
Нита Кван и Редмид поклонились своим спутницам, еще державшимся прямо, и последовали за герцогиней через зал. Среди танцующих кружил огромный Страж, он ловко лавировал в этом мудреном водовороте, где сотня пар выписывала две разные фигуры.
В дальнем конце зала висел гобелен с изображением единорога, вышитый тысячью фей белой паутиной по ткани из паучьего шелка. Он был настолько легок, что трепетал на слабом ветру, а единорог казался живым, и Редмид подумал, что вот сейчас он сорвется с места.
Они прошли за него, и гобелен заглушил все звуки — и свет. С изнанки был тот же единорог, но в перевернутом виде.
Они пересекли широкую, освещенную факелами пещеру, вошли в другую и достигли тяжелой дубовой двери, украшенной бронзовыми полумесяцами, звездами и кометами. Моган бойко постучалась, и она отворилась.
За ней оказалась комната, которая могла бы быть господскими покоями в любом замке — сплошь забранная панелями из старого дуба, с дубовыми столами и стульями и с огромными бронзовыми канделябрами. В громадном очаге во всю стену ревел огонь — колдовской, сине-белый, а стены были увешаны амуницией и оружием. И головами. Две виверны, дюжина исполинских тварей, неопознаваемое чудище — и ряды человеческих голов.
При виде их Билл Редмид оцепенел.
— Добро пожаловать, добрые гос-с-сти. — Взяв Редмида под локоть, Тапио усадил его за большой стол. А сам обошел вокруг. — Лорд Герааарх из рода Голубики, сенешаль эднакрэгских медведей. Моган, герцогиня Западных Озер и повелительница Стражей земель Диких. Теккисмарк, маркиз Пятого Кургана и представитель улья Западных Боглинов. Нита Кван от сэссагов и, видимо, от других пришедших из-за Стены. Билл Редмид от повстанцев и, видимо, от других людей Альбы и востока.
Тут полетели вежливые протесты: Билл Редмид не чувствовал себя вправе говорить от лица людей, как и Нита Кван за своих, а Теккисмарк возбужденно прочирикал, что его улей — из числа самых ничтожных.
Тапио величественно простер руку.
— Я согласен, никто из нас не вправе говорить за всю расу. Однако время действовать, и, когда о нас сложат песни, мы станем их знаменем. — Он помрачнел. — Если только в грядущие дни вообще будет место песням.
Моган высунула длинный розовый язык, и воздух наполнился запахом жженого мыла.