Реальность и мечта
Шрифт:
Человеку всегда хотелось жить по-человечески, и язык не поворачивается упрекнуть его в этом. Но что есть человеческое? И почему-то кажется, что такой тотальной подвижки в сторону материального благополучия, как сейчас, среди нас, актеров, никогда прежде не бывало. Да и зритель, для которого мы работаем, больше тянулся к духовному и меньше интересовался смачными подробностями из частной жизни новоявленных звезд.
Помнится, прежде на гастролях в Киеве или Минске, да и в других городах, где мне довелось выступать с сольными концертами, набирались полные залы народу. В два часа выступления умещался обычный для всех драматических актеров набор: фрагменты известных ролей, прочтение литературных произведений, диалог со зрителями. Платили за это немного, но дорожные неудобства и скромные гонорары компенсировались с лихвой, ведь из зала на тебя смотрели внимательные глаза, тебя слушали с упоением и благодарностью, и чувствовалось, что твой труд этим
Почему я рассуждаю об этом? Потому что я театральный актер, а театру есть дело до всего. Он по-своему сопереживает и осмысливает действительность. В нем есть и принципиальность, и наивность, и глубина. Театр всегда разный, как сама жизнь, и в этом его суть. Это отлично понимают лучшие представители театральных профессий. Пусть в водевиле поют радостные тени, а в трагедии страдают тени скорбные — их назначение открыть зрителю творческий путь к познанию непостижимо богатого мира людей.
Театр — замечательное создание человеческое с высочайшей концентрацией культуры и духа. И быть он должен не кривым, а только прямым, живым зеркалом. Изображая жизнь, театр становится эффективным способом выжить для многих людей в переменчивом мире. Пока театром живут, он не может исчезнуть.
Но забывают об этом часто. Может быть, дело в спешливости нашего времени. Еще Пушкин говорил, что «служенье муз не терпит суеты». Однако же она повсеместно овладевает людьми. А время заставляет их бежать, тянет за собой деньга и желание прославиться. Бывает, что, получив эфир, наши небезызвестные соотечественники рассказывают о себе, пожалуй, больше, чем сами того стоят. Любым способом привлечь к себе внимание — вот залог успеха в рамках массовой культуры. Многие приняли такой принцип на вооружение. Из-за этого в творческой среде все случается походя, обо всем судят мелкотравчато, и нет события для достойной оценки критиков и зрителей.
Наша жизнь зависит от того, чем жив мир за нашими дверями. Жизнь в театре не исключение. Я всегда понимал это и старался шагать в ногу со временем, а сегодня с сожалением отмечаю, что время бежит слишком быстро для моего возраста. Поэтому почти десять лет назад я сложил полномочия председателя Союза театральных деятелей. Поэтому теперь в родном театре я также снимаю со своей головы «мономахову шапку» художественного руководителя. Из-за этого кто-то уж говорил, что меня надо записать в Книгу рекордов Гиннесса как человека, дважды отказавшегося от таких постов в театральной иерархии, с которых добровольно не уходят. Ну что ж, пусть так. Я сделал этот непростой шаг, чувствуя, что больше не могу работать в полную силу, потому что время сурово и оно опять требует новых лидеров и новых имен.
Роли, роли, роли
Жизнь актера в театре — это прежде всего его роли. Поэтому мне хочется немного рассказать о тех работах разных лет, которые показались интересными мне самому или вызвали резонанс у зрителей.
Я уже останавливался на том, какое значение в самом начале моей актерской карьеры имел спектакль «Крепость на Волге», хотя славы Вахтанговскому театру он и не составил.
Также в конце учебы в Щукинском училище на мою долю достались две серьезные и, надо сказать, точно определяющие мое актерское лицо — так называемого социального героя — роли. Это Нил в «Мещанах» Максима Горького и Макеев в пьесе Константина Симонова «Чужая тень» — бескомпромиссный, железномыслящий, все знающий человек. Сюжет второй пьесы, пожалуй, точно отражал тогдашние тенденции в искусстве и в жизни…Вообще занятно бывает рассуждать о том, как те или иные пьесы соотносятся с действительностью и какая участь уготована им в театре. Все стареет. Но, пожалуй, ничто не стареет так быстро, — как пьесы, отражающие не процесс жизни, не ее глубины, а сегодняшнюю злобу дня, сиюминутность, которая уже завтра становится неинтересной и даже смешной. В этом плане Театру имени Вахтангова повезло — на его сцене редко шли спектакли- однодневки, да и то в основном по нажиму сверху, так сказать, по-советски. Однако такое везение не случайность, а закономерность, произошедшая из грамотного руководства театром в разные годы, из толковой режиссуры, из профессионализма труппы и рабочих сцены, из коллективного, наконец, чувства
«Мещан» ставил Леонид Моисеевич Шихматов. Работа { этом выпускном спектакле оказалась для меня тяжелой, пото- iy что Нил, пожалуй, одна из сложнейших ролей горьковского епертуара. Он сложен своей идеальностью, декларативностью, оторую уж очень тенденциозно заявил в пьесе автор. Это, ко- 1ечно, не дискуссионный образ. Демонстративно противопос- авленный мещанам, Нил и схематичен, и в чем-то однолинеен.: ак, по крайней мере, я его воспринимал и, не имея еще необхо- имого жизненного и артистического опыта, пытался эту декларацию и сыграть. Отсюда в моей игре появились нажим, петуши- ibie перья, фальшь. Я понимал ложность и натугу своего Нила, to чем больше старался, тем хуже получалось. Товарищи меня обгоняли, находя и образ, и характерность, и человеческую ин- 1ивидуальность своим героям, а я лишь проговаривал реплики ^естественным голосом и понимал, что образ не складывается.
Составляя биографию Нила, а это один из элементов работы 1ад образом, я среди прочих нафантазированных подробностей то жизни придумал и такое: Нил физически очень силен. Про таких говорят: крепко сбит. И представил я себе, как он легко, играючи переплывает Волгу, получая от этого огромное наслаждение. И вот когда я увидел это, увидел очень подробно, как он саженками плывет к тому еле видимому берегу, а кругом необъятная ширь, ласковое солнце и жаркий июльский день, как- то собрался его образ в моем мозгу. И надумал я, что вот так, как получает Нил удовольствие от плавания, так же обретает удовлетворение и от борьбы с тем, что ему не нравится. И если он заявляет, что жить надо так, а не иначе, то это идет не столько от уже выработанной программы жизни, сколько от озорного желания вступить в единоборство с сильным. А по пьесе его противник старик Бессеменов действительно силен, и другим я его себе не мыслил.
Лишь через много лет в спектакле, поставленном Георгием Александровичем Товстоноговым, я увидел потрясающего Бес- семенова — Евгения Лебедева. Это был трагический Бессеменов, который потерял связи и со временем, и с детьми. От этого ему страшно и обидно, и не может он понять, почему его не принимает вечно обновляемая жизнь, в чем он не прав. Ведь он всегда жил правильно. Ведь он все сделал для своих детей. Так в чем же ошибка? И бьется он, как муха, попавшая между двух стекол, не понимая, почему не получается вырваться за невидимые преграды. Страшный, трагический образ, сыгранный с пронзительной болью и недоумением. Противен этот старик и страшен, жалок он и несчастен. Такой многослойный, такой сложный, жизненный и противоречивый, такой пронзающий зрителя характер сыграл Евгений Лебедев, что его Бессеменов остался у меня в памяти одной из ярчайших актерских работ, виденных в разные годы в исполнении разных мастеров. А тогда, в студенчестве, еще толком не владея мастерством, мы ощупью искали достоверную суть своих персонажей. И мой физически крепкий Нил, после того как я нафантазировал себе его «упоение в бою» с сильным противником, постепенно ожил, задышал в спектакле. Конечно, это был по-прежнему однолинейный, чересчур ясный и прямой образ, но я уже начал ощущать себя Нилом.
Работа над образом — это краеугольный камень актерской профессии. Но рассказать о том, в чем заключается эта работа, неимоверно сложно, ибо у каждого актера своя творческая кухня. И что-то постепенно варится внутри, как в тигле, и варится, и варится! Но слишком это все индивидуально, текуче и неуловимо. Ну как объяснить, скажем, вот эту Волгу, саженки, ощущение избытка силы? Можно, наверное, все это представить. Можно все это рассказать. Можно так рассказать, что слушатели сами все это увидят. Но как показать вот этот мостик, который пере- кидывается в моем внутреннем мире от нафантазированного частного (Волга, плавание) к ощущению целого (характера Нила)? И главное, это ведь сыграло только в данном случае. А следующие роли требовали своих ключей.
Вообще начало работы над ролью похоже на разобранную машину неизвестной тебе марки. Что к чему — неясно. Понимаешь только, что это автомобиль, трактор или велосипед. А какой он, ты не знаешь. И начинается интересный, подчас мучительный, иногда радостный процесс собирания этой машины, подгонки одной части к другой. Нередко части не подходят друг к другу, исключают друг друга, не имеют никакого отношения к целому. И опять ты рассыпаешь все, начинаешь снова, и так с каждой ролью. В этом творческое начало актерской профессии — каждый раз с нуля и по-новому. Но вот рассказать, пере- [ать этот процесс необычайно трудно. И не потому, что он какой-то таинственно-мистический, куда посторонних пускать нельзя, просто надо быть тонким и чутким писателем, чтобы суметь показать все изгибы и переходы внутренней жизни актера во время работы над ролью.