Реальность и мечта
Шрифт:
Член театрального сообщества
Наверное, я в чем-то чудак. В 1997 году, когда я не остался председателем Союза театральных деятелей на третий срок, мне не раз с изумлением говорили, что я исключительный человек. А как же, добровольно уйти с такой должности! Но этому есть объяснение.
Я никогда не стремился к участию в партийной и общественной жизни, но меня не миновала чаша сия. На закате советской эпохи мне довелось быть одним из немногих актеров, которые, так сказать, ходили во власть. Меня избирали депутатом Верховного Совета СССР, Советов других уровней, членом последнего ЦК КПСС. На XXV съезде КПСС я даже попал в Контрольную комиссию Центрального Комитета партии. Но такой почет не доставлял особой радости или удовлетворения — все-таки функции у депутатов были демонстративно-декларативными.
К сожалению, эта верная мысль пришла ко мне далеко не сразу. А во время перестройки я, так же как многие люди в стране, носился в угаре сумбурных идей, веря, что очередная революция чем-то поможет театру. И все же среди высокопоставленных государственных деятелей я встречал заинтересованное отношение к театральному делу. Поэтому, уйдя из политики, я сохранил хорошие воспоминания от недолгого общения с Михаилом Сергеевичем Горбачевым. Он прислушивался к мнению актеров, порой на каком-нибудь заседании при обсуждении серьезных вопросов он мог спросить: «А что по этому поводу думает товарищ Ульянов?» И пару раз я высказывал свою точку зрения.
Еще Горбачев любил наш театр. Он смотрел у нас «День-деньской» А.Вейцлера и А.Мишарина и «Брестский мир» М.Шатро- ва, но последний спектакль он не принял. Особенно сцену, где Ленин становится на колени перед Троцким, — о ней тогда вообще было много споров, некоторые считали ее унижающей достоинство вождя революции, недопустимой ни при каких обстоятельствах для обнародования. Да вообще, когда Троцкий с Бухариным находятся на сцене наравне с Лениным — это трудное испытание для партократа.
А в спектакле кипели страсти почище, чем на депутатских заседаниях! Там в самом конце я, играя Ленина, в сердцах швырял стул. А стул был венский, и наши декораторы все упрекали меня, что я дорогие стулья ломаю. Я и предложил им сварить железный реквизит. Сварили… Стул в пуд весом! А я метнул его от души и по привычке. И словно обухом по руке! Связки порвал.
На другой спектакль, инсценировку романа Уайлдера «Мартовские иды», где я играл Юлия Цезаря, приходили многие члены еще существовавшего тогда Политбюро. И вот на сцене перед ними разворачивается картина гибнущей Римской республики. Всюду разврат, вседозволенность, безответственность чиновников и военачальников, их чудовищный эгоцентризм, который становится превыше всего, дороже народа, страны, государственных интересов.
Горбачев смотрел «Мартовские иды» уже после Фороса. Когда кончился спектакль, он пригласил меня в ложу. Улыбаясь, спросил: «Это что — наглядное пособие для понимания нашей жизни?» «Да, Михаил Сергеевич, что-то в этом роде», — ответил я.
Все-таки человек он здравомыслящий. К нему сегодня относятся по-разному, а я сохраняю уважение, хотя думаю, что его вина в распаде страны безусловно есть. Иное дело, что Горбачев не желал и не ожидал этого, но история предоставила ему первое слово, а за слова принято отвечать. Впрочем, пока до конца неясно, во что выльются начатые при Горбачеве перемены.
С эпохой Горбачева кончилось мое прямое участие в политических органах, делающих политику. Прошли времена и художественной публицистики, когда бурный успех имели пьесы, обличающие пороки общества и правящей государственной системы, и театр вернулся на свое законное место в искусстве. И я, предпочтя профессию идеологии, отныне решил, что лучшей кафедрой для провозглашения моей гражданской веры послужит не трибуна, а сцена, театральные подмостки.
Тем не менее во время перестройки мне
Вкратце последовательность событий была таковой. В 1987 году происходил очередной отчетно-выборный съезд ВТО. Заседание начиналось по накатанной схеме, его готовились провести по утвержденной повестке, и, казалось, опять не будет альтернативы Михаилу Ивановичу Цареву, который в должности председателя пробыл двадцать пять лет. Но в связи с перестройкой настроения уже не были прежними, и многие люди в стране, в том числе наши театральные активисты, поверили в демократические перемены. Поэтому на трибуну выскочил Олег Ефремов и в свойственной ему обличительной манере подверг критике деятельность руководства ВТО. Затем он поднял вопрос: а почему, собственно, все цеховые творческие объединения в стране носят название союзов и лишь театральные деятели собраны в общество? Это несправедливо, ведь актеры — не последние люди в искусстве! Зал горячо поддержал эту реплику, закипели страсти, и под их напором система дала сбой. Утвержденная повестка заседания рассыпалась, как карточный домик, а голосовать принялись за то, чтобы переименовать Всесоюзное театральное общество в Союз театральных деятелей, и приняли это предложение подавляющим большинством. Так возникла новая структура на обломках старой, и тут же потребовалась смена руководства.
Я не застал этой заварушки, так как находился в Венеции на съемках. Честно, я и не помышлял о каких-либо новшествах. Вся обстановка в Италии была умиротворяющей, почти идиллической, настраивающей на раздумчивый лад, поэтому мне было не до социальных катаклизмов. Но я вернулся в Москву, и вскоре прозвенел телефон. Коллеги сообщали, что хотят видеть меня председателем СТД. Для меня это было полной неожиданностью. Я вообще не отношусь к людям, стремящимся быть впереди всех, чтобы вести за собой других. Властвовать, подчинять кого- то своей воле мне не присуще. Короче — я не лидер. Но мне приходилось играть великих людей, вершителей судеб народных, и в глазах многих моих коллег произошла, видимо, некая аберрация, когда они выдвигали меня на высокий пост. Л мне совсем не хотелось вешать на себя дополнительные обязанности, ведь к тому времени я уже руководил Вахтанговским театром, и попросил подождать с ответом. А на семейном совете жена и дочь в унисон говорят, что власть в СТД делу не повредит, но скорее поможет, ведь мне и так приходится бегать и чего-то добиваться для театра. Что правда, то правда — звания и регалии всегда были подспорьем в организационной работе. Я согласился, и меня выбрали на пост при стопроцентной поддержке голосовавших.
Первый день ваш покорный слуга не мог усидеть в своем рабочем кабинете. Приходилось буквально захватывать власть, ведь Царев не желал выпускать бразды правления в театральной организации. Тогда же родился каламбур с намеком на революционную историю России, мол, Ульянов с Царевым что-то там не поделили. Но постепенно все встало на свои места, если это можно так назвать, ведь постоянно приходилось что-то согласовывать по телефону, кого-то уговаривать, бегать по кабинетам и собраниям, наносить визиты в министерство, в исполкомы, мотаться по поездкам. Ох!
Сразу обозначились два направления деятельности: экономическая поддержка актеров и творческие перспективы в развитии театра. Прежде всего мы провели решение о прибавке определенных сумм из кассы СТД к актерским пенсиям и стипендиям студентам театральных вузов. Нам удалось сохранить дома творчества, здравницы, дома ветеранов сцены. Мы даже пытались развиваться, в частности долго лелеяли проект создания актерского дома отдыха во главе с Элиной Быстрицкой в черте Москвы в имении князей Голицыных. Сумели даже заручиться поддержкой руководителя ВЦСПС Шувалова, и дворец был закреплен за нашим Союзом. Однако вскоре здание захватили беженцы с Кавказа, а с ними договориться не было никакой возможности.