Реальность сердца
Шрифт:
— Он захочет знать, для чего, а узнав — откажет.
— Араон, вы уверены?
— Уверен. Если хотите — попробую. Нас-то в Шеннору за это не посадят. Просто больше глаз не спустят, пока все не кончится.
— Обратиться к Реми Алларэ? — поморщилась Ханна.
— И кто же будет обращаться? Вы или я?
— Ну, вообще-то он королевский советник, а его не посвятили в эту тайну…
— Он не только советник, он глава королевской тайной службы. Ему будет любопытно.
— Расследовать дело ближайших родичей и своего герцога? — Ханна еще раз состроила гримасу.
— Хоть бы брата, сына или своего любовника, — удивленно тряхнул головой Араон. — Это его долг. Только едва ли в благодарность он позволит нам побеседовать с Эйком или тем более поделится итогами расследования…
— Герцог Гоэллон его друг.
— Герцог Гоэллон просил его не мешать, к тому же — они поссорились.
— Араон, вы любую выдумку засушите на корню! — Ханна сердито стукнула кулаком по раме.
— Брат Жан был бы рад это слышать, — неожиданно усмехнулся зловредный мальчишка. — Он тратит много сил на то, чтобы научить меня думать, что получится из поступка и почему.
— Брат Жан? Тот монах из Тиаринской обители?
— Да, мой исповедник и наставник.
— Он из ордена Блюдущих Чистоту. Он спасал его величество от скорийских еретиков. Араон, давайте поговорим с ним!
— О чем? — принц все же спрыгнул с подоконника, хоть и застыл, едва поставив ноги на пол.
— Обо всем, что творится!
Девица Эйма, надо понимать, к роду человеческому принадлежала лишь наполовину, на вторую же половину происходила прямиком от ледяных дев-воительниц, что охраняли Северный предел мира от не в меру любопытных смертных. Это брат Жан подметил еще в прошлую встречу, но тогда на къельской красотке был костюм для верховой езды, где разрезанная до середины бедра узкая юбка открывала стройные ноги в облегающих панталонах, теперь же дочь наместника была одета более подобающим для дворца образом. Пышное придворное платье нисколько не мешало ей двигаться и сохранять порывистую свободу движений, каким-то чудом совмещавшуюся с пропорциями статуи. «Бывают такие девицы, что равно хороши в любом наряде, — подумал монах, любуясь гостьей. — Дело, впрочем, не в наряде, а в умном и добром выражении лица, такое и из дурнушки красавицу сделает…» Араон, сопровождавший девицу Эйма, с большим трудом прикидывался спокойным. Юноше явно хотелось куда-то бежать, прямо сейчас. Брат Жан понадеялся, что не прочь от него.
— Чем обязан вашему визиту?
— Брат Жан! Поклянитесь, что о том, что услышите от нас, не расскажете никому… — выпалил принц.
— … и что бы ни стали делать на основании услышанного, обо всем поведаете нам, — добавила северянка.
— И что же вы натворили? — подавив вздох, полюбопытствовал монах. Он осторожно прикрыл тяжелую книгу, которую читал с самого утра, щелкнул золотой застежкой.
— Поклянитесь!
— Клянусь, — брат Жан прекрасно понял, что иначе ничего не услышит. Интересно только, что за страшную тайну ему собираются поведать бывший король и его бывшая старшая фрейлина. Через час ему уже хотелось не то отломать застежку, которую невольно терзали беспокойные пальцы, не то поддаться греху гнева и книгой кого-нибудь побить. Не девицу с принцем, разумеется, и не короля — исключительно по малолетству венценосной особы. Но господина регента — уж точно. И себя, за то, что неосмотрительно дал клятву, а теперь хочешь, не хочешь, а соблюдать ее придется. Лгать, а тем более нарушать клятвы для члена Ордена Блюдущих Чистоту гибели подобно и даже думать о том не хочется. Влюбленная девица и заботливый брат сидели напротив, чинные и притихшие, юноша сложил руки на коленях и взирал на своего наставника так, словно тот мог сотворить чудо и все им объяснить. Увы, брат Жан не мог. Он сам ничего не понимал, куда уж тут другим рассказывать.
— Обо всем этом должен узнать архиепископ Жерар, — сказал монах наконец. — Чем скорее, тем лучше.
— Он уже знает, — покачал головой Араон. — Он еще давно все знал, и ничего не сделал. Хотя сказал, что сам всем займется.
— Не думаю, что его высокопреосвященство поделился с вами планами, так что, вероятно, вы заблуждаетесь.
— Мы сами хотим понять! — упрямо вздернула голову девица Эйма.
— Это я уже заметил. Мне же хотелось бы понять, почему вы решили, что имеете на это право. Парочка замялась, переглянулась. Оба почти одновременно покраснели и одинаковыми упрямыми глазами уставились на брата Жана. «Не отступятся, — понял он. — Кол на голове теши, не отступятся…». Сидевшие напротив влюбленные и ретивые воплощали в себе ту тревогу, что с раннего утра терзала и самого монаха. Встретившись еще до полудня с господином регентом, брат Жан сперва порадовался произошедшей с тем перемене — старший сын короля словно очнулся от затяжного кошмарного сна, а потом, проходя уже рядом, вздрогнул. Если кошмар и кончился, то не самым лучшим образом. Примерно как разбудить спящего, приложив к чувствительному месту раскаленное лезвие. Проснется, конечно — вот только боль ожога еще долго будет мучить. Элграс уже куда лучше умел прятать свои чувства — доказательство того, что его обучение подходило к полному завершению, — но списать все на вчерашнюю поездку в ночи и недостаток сна тоже не удалось. Тогда, за завтраком, исповедник короля, еще не слишком насторожился — мальчишки четырнадцати лет от роду, хоть в коронах, хоть без оных, остаются мальчишками с настроением, переменчивым, как весенняя погода; а уж дети золотой крови — вдвойне и втройне. Связи между престранным ощущением, исходившим от господина регента и мрачной задумчивостью короля брат Жан тогда тоже не уловил; а стоило бы… Теперь причины были отчасти ясны, только вот хитрая пара любопытных накрепко связала брату Жану и руки, и язык. Можно, конечно, долго допытываться до короля, но если дело касается действительно важной тайны, тот не скажет ни слова. Элграс был разговорчивым, но вот пустомелей — никогда. Увы, то же можно было сказать и о господине регенте. Отчасти — ясны, а в основном — нет. Причина тревоги, впрочем, состояла в ином — и за это монах себя пристыдил: стоило обратить внимание на короля и его регента. Хотя бы потому, что если два важнейших в государстве человека вдруг и одновременно набираются мрачности, следует ждать неприятностей значительного размера. Дело все же было не в том, а в странном беспокойстве, казавшемся совершенно беспричинным. То ли неведомый сквозняк по душе гулял, то ли осеннее настроение впервые в жизни подступило по-настоящему, звало в дорогу. Вдруг подумалось, что он еще никогда в жизни не отправлялся в паломничество к Нерукотворному Храму. Досадное упущение…
— Брат Жан… — позвала девушка, и монах понял, что задумался прямо посреди разговора; а упрямые гости ждали продолжения.
— Не знаю, какой помощи вы от меня ждете. О планах герцога Скоринга я отчасти был осведомлен. Для меня, конечно, удивительно, что, имея не одну возможность заполучить для своих целей кого-то из королевской династии, он не сделал этого…
— Фиора хотели похитить, — напомнил Араон.
— Я не вполне осведомлен насчет обстоятельств, но мне кажется, что вашим старшим братом этот список не ограничивается, а у коменданта столицы и доверенного лица покойного короля было много возможностей. Наследник герцога Гоэллона не был арестован, на него не покушались, а нападение на принца Элграса состоялось в Брулене…
— И что из того? — склонила голову набок девица Эйма.
— Для меня удивительно, что герцог Скоринг якобы по-прежнему следует своему замыслу. Точнее, что герцог Гоэллон вполне в этом уверен. Не думаю, что он заблуждается. Тогда получается, что он знает нечто, неведомое нам. То, что позволяет ему быть уверенным.
— Знает, и считает, что справится с этим, — добавил Араон. — Мы ведь верно рассудили?
— Мне кажется, что вполне верно. Беспокойство его величества и господина регента имеет некую иную причину. Об этой причине вы тоже рассудили вполне разумно. Однако, как странно… иметь столько возможностей для достижения цели — и ни одной не воспользоваться, — вздохнул брат Жан. — Досадно будет, если и эту тайну герцог Скоринг унесет с собой в могилу.
— И эту, и все прочие, — кивнул принц. — Но дело-то не в нем…
— Может быть, не в нем, но если герцог Гоэллон по своему обыкновению отправился один… — еще один вздох, а не стоило бы позволять себе этого при юных заговорщиках, они и так взволнованы. — В поединке двоих, какими бы достоинствами не обладал один из них, всегда есть место случайности. Ставить судьбу всего сущего на кон, надеясь только на свои силы…
— Как это только на свои? — хлопнула прекрасными серыми глазами девица Эйма.
— Неужели Сотворившие не придут на помощь?
— Помыслы Сотворивших смертным неведомы, — напомнил прописную истину брат Жан. — Не подобает говорить «боги должны помочь». После этого воцарилась унылая тишина. Гости тихонько ерзали в своих креслах, переглядывались, потом принимались то смотреть в окошко, то разглядывать собеседника — недолго, смущенно и с явным разочарованием. Двое, должно быть, надеялись, что многомудрый брат-расследователь взмахнет рукой, и все тайны раскроются. Удивительно, что за время ежедневного общения во дворце король и старшая фрейлина остались друг для друга чужими, а уже после отречения Араона сдружились едва ли не за пару встреч. Должно быть, спасение из осажденного дворца заставило их по-новому взглянуть друг на друга. Статная северянка и походивший на ее младшего брата юноша уже действовали вместе, как старые приятели. Это было и забавно, и полезно для Араона, который многие годы нуждался в таком общении. Как и Элграс, конечно. Осуждать старшего — нехорошее и недоброе дело, но епископ — теперь уже патриарх — Лонгин отвратно годился на роль воспитателя принцев. Разумный глава Церкви — деятельный, полный сил и рвения в своем служении; но не духовный наставник для двух подростков. Даже если король Ивеллион яро противился общению сыновей с ровесниками, его следовало переубедить, а мальчикам, согласно старому обычаю, проводить не менее трети года в замках глав Старших Родов. Многих бед можно было бы избежать, будь у принцев иной опыт, нежели пребывание лишь во дворце и только в обществе людей старшего поколения. Золотой футляр годится для писем, а не для подростков…
Юный король, впрочем, нуждался и в ином. Недаром еще со времен короля Аллиона детей золотой крови поручали заботам наставников из ордена Блюдущих Чистоту: те помогали с самых юных лет полностью развить таланты различения лжи и правды, научиться заглядывать в души подданных, а заодно и учили, как справиться со своей излишней чувствительностью. То, что оба юноши рассказывали о своем обучении, звучало весьма прискорбно.
— Ну все-таки… что они такое узнали? Почему теперь брату нельзя жениться? — терпение у Араона кончилось. Он пяткой колотил по ножке кресла, и, кажется, сам этого не замечал.