Реальность сердца
Шрифт:
— Что вы ему сказали? — спросил брат Жан, когда отпущенные восвояси пленники отъехали на пару миль, до сих пор не понимая, стали ли свидетелями истинному чуду или попросту повезло в очередной раз…
— Правду, — вздохнул Араон. — Чистую правду.
К концу третьей седмицы девятины святой Иоланды регенту Собраны, герцогу Алларскому все чаще и чаще хотелось снять с плеч голову; свою собственную.
Снять, положить в укромное, темное и тихое, место — да там и оставить, самому же походить как-нибудь так. Злополучное образование на плечах, по словам лекарей и аптекарей, предназначенное для управления всем телом, а в первую же очередь — прибежище разума, тяготило владельца все больше и больше. То ли разума стало слишком много, и он давил на череп изнутри, то ли, напротив, выявилась пустота в голове господина регента, а не терпящая пустоты природа вознамерилась ее заполнить… Болело прибежище то ли разума, то ли его отсутствия, постоянно. Изнывало, должно быть, от невозможности постичь происходящее. И не в паскудной сизоглазой тени было дело, Фиор несказанно обрадовался бы хоть косвенному признаку ее присутствия — однако ж, или вовсе исчезла, или затаилась так надежно, что решительно невозможно было хоть что-нибудь на нее свалить. Только что обнаруженный корень горестей и бед оказался глубоко, истинно подл: как показался, так и растворился, улетучился; не пожелал быть виновным во всем и сразу. Не беспокоило Фиора и то, что составляло предмет головной боли для Реми: подготовка к ожидавшейся войне. Второй советник его величества весьма всерьез воспринял пророчество, точнее, его четвертое условие: толпу чужих тварей, которая должна ворваться в пределы мира. Благо, теперь-то было вполне ясно, откуда они могут взяться: из третьего мира Триады. Регенту это казалось изрядной нелепицей — какие твари, какие толпы? Реми же считал иначе: еще до первых заморозков герцог Скоринг вернется, чтобы отвоевать столицу, и приведет войско неведомых существ из того сопряженного мира, который омнианцы называли Миром Вознаграждения.
Перегруппировка и перевооружение войск, новые траты, постоянное планирование, занимавшее треть времени королевских советов — все это утомляло, но не тревожило. Слишком невероятно; да, стоит подготовиться, ибо экс-регент способен преподнести и не такой сюрприз, но не стоит слишком уж всерьез принимать подобную возможность. Король сказал: «Ну что ж… Готовьтесь, хуже не будет!» — для второго советника это стало разрешением ожидать настоящей войны, долгой и тяжелой; для регента только весьма неприятной, но, к счастью, маловероятной перспективой. Куда хуже было другое: три седмицы назад Араон, Ханна Эйма и брат ордена Блюдущих Чистоту пропали средь бела дня. Пропажа была обнаружена вовсе не сразу; Элграс получил письмо от брата Жана, в котором тот сообщал, что его высочество Араон и девица Эйма пожелали, дабы он сопровождал их в Тиаринскую обитель для молений, а планируют отсутствовать все трое около пяти дней. Король обиженно фыркнул, попеняв, что могли бы и в лицо сообщить, приспичило же — и успокоился. Первым насторожился господин казначей Гильом Аэллас; вечером того же дня он высказал Фиору, что видит лишь одну причину подобному: нежелание «молельщиков» отпрашиваться у короля лично, ибо уже общеизвестно, что его величество отменно распознает ложь; учителю же Элграса это известно лучше, чем многим прочим.
Регент задумался и отправил гонца с вопросом в дом госпожи Эйма. Госпожи Эйма в тот вечер дома не обнаружилось. Зато она обнаружилась на следующий день с утра; приехала во дворец и потребовала аудиенции. Фиор понял, почему Алессандр рассказывал о Клариссе с легким ужасом, а заодно и понял, удар какой силы приняли тогда на себя юноша вместе с Гильомом.
— Где моя дочь?! — негодовала хрупкая женщина, вовсе не казавшаяся сейчас регенту хрупкой; утешало его лишь то, что она была безоружна. — Я знаю, что она разговаривала с вами, знаю, о чем. После того она отправилась во дворец! Господин герцог Алларэ, я желаю знать, где Ханна! Господин герцог Алларэ желал знать, где заодно и Араон. За монаха он волновался несколько меньше. Впрочем, в том, что тройка пропала явно вместе, и брат Жан там вообще присутствовал, он видел довольно много радости: что бы ни задумали юные лжецы — в Тиаринскую обитель они, разумеется, не прибыли — слишком уж опасным это быть не может. Монах не допустит. Но как молодая девушка и пятнадцатилетний бывший король вообще умудрились втянуть его в подобную авантюру?!
— Тоже мне, беда, — посмеялся Реми. — Не знаю, куда их понесло, но найти будет проще простого. Благо, Араон дурной наездник, да и монах не кавалерист.
— Он как в седле родился, — поправил Элграс. — Я-то видел.
— Тем не менее, там девица и подросток — ехать все трое будут так, как способен самый слабый. Догоним за пару дней. Седмицу спустя глава королевской тайной службы уже не был так уверен в силах своих людей, а три седмицы спустя сравнялся с остальными, на ежедневное королевское «Ну и где?» отвечая невнятным лепетом. Троица пропала бесследно. Все, что говорил Реми, звучало так разумно — заметят на постоялых дворах, не смогут ехать быстро, взяли слишком мало денег и будут продавать ценные вещи; проку в том не было ни малейшего. Опытнейшие ищейки, поднятые по команде, разводили руками. Они, которых в стране было от силы два десятка, но эти люди могли найти кого угодно хоть в толпе, хоть в лесной чаще, говорили, что трое авантюристов пропали. Наверное, где-то в мире они есть, и, вероятно, живы и здоровы — но следов нет. Ни направления, ни малейшего отклика в ответ на самое страстное — и подкрепленное обещаниями повесить или озолотить — желание найти их. Ничего. Ни следа. Хуже того, спасовали и расследователи ордена. Лично знавшие брата Жана, видевшие лицом к лицу Араона, опытнейшие из опытнейших монахов говорили ровно то же, что ищейки тайной службы. На этом фоне Фиор с большим трудом сообразил, что в то же время пропала из столицы и еще одна тройка молодых людей. Алессандр Гоэллон, барон Альдинг Литто и владетель Андреас Ленье. Если первого мог отправить в Эллону герцог, если второй мог уехать в свою Литу, то третий… тихоня пропал, не отпросившись у своего герцога (уже дикость) и не сообщив никому в доме, куда направляется (и вовсе чушь какая-то). Проще уж было решить, что юноша погиб в каком-нибудь неприятном происшествии, например, от рук грабителей. Однако ж, среди выловленных из Сойи тел, среди найденных трупов его не было. К концу второй седмицы — слишком поздно, конечно — Реми пришел к выводу, что никакие бандиты владетеля Ленье не убивали, а пропал он куда-то по собственной воле. Вероятно, в компании Алессандра и Альдинга. Фиор тоскливо поинтересовался, дозволяют ли древние алларские обычаи битие вассалов розгами, узнал, что никак не дозволяют, в отличие от отрубания головы и повешения на стене собственного замка, и решил обойтись оторванными ушами. Дни шли, чудеса продолжались. Ищейки и расследователи спасовали, обе пропавшие тройки не появлялись. Кларисса вела себя, на взгляд Фиора, несколько неподобающим даже для матери в подобной ситуации образом; а выражения, которыми она пользовалась, больше годились даже не для изысканной куртизанки, а для портовой девки. Зато справедливость ее не покинула, и доставалось поровну всем: от его величества до герцога Гоэллона, отправившегося невесть куда в одночасье. Господину регенту же вдвойне и втройне.
— Мне все равно, почему вам нельзя жениться! Я не желаю этого слышать, — Фиор и не собирался рассказывать. — Вы, взрослый человек! Вы, герцог Алларский! Вам двадцать семь лет! Неужели у вас не хватило разума так объяснить свою ситуацию девушке, чтобы она не взялась творить невесть что?!
— Помилуйте, какая связь?
— Очевидная! — топала каблуком Кларисса. — Явная! После разговора с вами Ханна отправилась к Араону, и причина была в вашей загадочности! Не знаю, что они там придумали втроем с этим монахом — но все это начали вы со своими тайнами тамерского двора! И ради вас же…
— Но что ради меня можно было…
— Подите с глаз моих долой, дурень вы неимоверный! Будь же проклят тот час, когда я взялась объяснять Ханне, что вы исполнены всех и всяких достоинств!
— Я?! — хватался за голову Фиор.
— Нет, огандская свинья! Такая, знаете, коричневая… — Кларисса весьма метко обрисовывала очертания свиньи огандской породы, славной отменными размерами окороков.
— Госпожа Эйма…
— Подите вон, не доводите до греха. В какой-то момент, не выдержав натиска, да и разозлившись, Фиор выпалил: «Послала же Мать тещу…», после чего оба с изумлением разглядывали друг друга. Кларисса тогда осеклась, вздохнув, и стало ясно, что за шумом и бранью прячет тревогу, измотавшую ее вконец. Сам регент тоже готов был взорваться в любой момент: он беспокоился не за одну — за шестерых юных пропавших; о герцоге Гоэллоне же и вспоминать было страшно. Что он задумал, куда отправился — неведомо, а от безвестности жутко втройне. Как, где, на каком моменте препирательств с Клариссой Фиор осознал, что ему никто не говорил «вам нельзя жениться», что герцог Гоэллон и отправился невесть куда ровно для того, чтобы избавить всех от проклятья — он сам потом вспомнить не мог; зато, осознав, понял: да, действительно, все из-за него. Подскочил, как дурак, не приложив голову, и помчался объясняться. Обидел девушку, заварил кашу.
Алессандр Гоэллон ничего подобного не сделал — так, может, у него были основания не разрывать отношения со своей скорийкой? Явившийся в момент, когда регенту хотелось снять с плеч и убрать в сундук постоянно болевшую голову господин граф Саура поначалу показался посторонней помехой. С ним Фиор разговаривал еще две седмицы назад, тот ничего не знал, и, кажется, не врал. Если врал, то обманул и регента (что, признаться, невеликий труд), и Реми (а вот это уже задача посложнее). Но — не сказал ни слова. Вечером болтали, пили, а утром — бац, и нету. Может, на охоту собрались или по веселым девицам? На фоне изумленного капитана Кадоля, из-под носа у которого пропали трое молодых людей, включая наследника его герцога, Бориан был бесполезен и никто им особо не интересовался. Оказалось — напрасно. Оказалось — рыжий саурский граф отменный лицедей; да еще и уши у него длинные, слух острый, а обидчивость вполне мальчишечья. Возмущенный тем, что его не пригласили на дружескую попойку, — вот Альдинга пригласили, а его нет! — рыжий расположился за стенкой, и все, что говорилось не шепотом, прекрасно расслышал. Запомнил, а потом еще и записал для надежности. Чего хотел — сам точно не знал, но что сделал, то сделал.
Фиор выслушал. Фиор изумленно перечитал пару раз. Схватился за голову в сотый уже раз за седмицу. И уставился в стенку перед собой. Среди прочего он услышал то, что подтвердило предположение о том, какой величины и твердости были дрова, что наломал господин регент: мало что жениться Алессандру разрешили, так еще и до полного совершеннолетия, «хоть завтра». Это все-таки не было главным, куда больше задела Фиора история Альдинга Литто. Значит, эти трое отправились на помощь герцогу Гоэллону; бедный, бедный герцог! Эти помогут… не зная, в чем, не зная, как — но ведь свалятся же, как столичный собор на голову, да еще и в самый неподходящий момент! Но — куда делся Араон со товарищи? Тоже туда же? Это уже, позвольте, смешно…
— Да почему смешно? — задрал брови, такие же рыжие, как и волосы, граф Саура.
— Герцог — он такой…
— Какой? — едва не взвыл Фиор. — Какой такой?
— Как магнит, — ухмыльнулось северное наказание. — Я бы и сам поехал, но поздно сообразил, что надо. Не догоню.
— Если бы это барон Литто говорил, я бы понял. Но вы…
— А что я?
— Вы же сначала делаете, потом думаете, простите меня, граф…
— Есть такое дело, — северянин ничуть не обиделся. — Но вот поздно пришло в голову, жаль. А то поехал, конечно бы. За мной долг.
— Ну и… — Фиору показалось, что он нащупал какую-то ниточку. — Куда бы вы поехали?
— На запад, — развел руками Бориан; брови полезли еще выше по лбу. — Куда ж еще?
— Почему на запад?! На лице графа Саура последовательно отобразились: недоумение по поводу тупости герцога Алларэ, не понимающего очевидного; озадаченность; нечто, знакомое по лицу Гильома Аэлласа над драгоценной тетрадью: все чую, объяснить не могу.
— Потому что на запад, — изрек, наконец, Саура.
— В Брулен?