Реальность сердца
Шрифт:
Брат и сестра герцога Гоэллона, которого когда-то называли Руи-Братоубийцей — вот, значит, в чем было дело. Вот о чем молчали и старуха Алларэ, и сам герцог…
— Откуда вы вообще узнали о проклятии? Сомневаюсь, что Руи откровенничал с вами на этот счет.
— Противостоящий вернулся не один. Он нашел другого бога, а тот обманул его, не желая разрушения. Если он займет место нынешних узурпаторов, то будут отменены не только чудеса, которые так дороги герцогу Гоэллону, но и проклятье. Все, что я узнал — я узнал от него. Он существо совсем иное, он не одержим желанием опекать, сдерживать, отучая думать и принимать решения…
— Хорошо, закончим с богами, — решительно оборвала Скоринга хозяйка, поняв, с чьего голоса поет бывший регент. Откровения высших сил порой очень трудно понять и уложить у себя в голове, но с тем, что проклятье существует и действует, спорить бессмысленно. — Зачем же вам понадобились два государственных переворота?
— Первый — потому, что я решил затеять более крупную игру. Еще до моего рассказа отец хотел свергнуть Золотую династию — представьте себе, чем бы это обернулось? До того он всего лишь хотел разделить страну на несколько частей и стать королем западных земель. — Потомок жадного казначея брезгливо поморщился.
— Притязания моего отца сразу показались мне слишком мелкими. Зачем брать лишь часть, когда можно взять все? Потом «заветники» поведали ему, что открывший путь Противостоящему получит власть над всем нашим миром. Я знал, что это обещание лживо, а мир будет разрушен, однако ж, угадайте, какова была цена моих разъяснений по сравнению с подобными перспективами? С еретиками отец связался по моей подсказке — одна из моих ключевых ошибок. Когда отец выслушал обещания «заветников», ему понадобилось сделать так, чтобы они могли свободно проводить обряды, питающие Противостоящего. Одновременно с тем он пытался добраться до кого-то из Золотой династии, отдать его для жертвы. Меня не устраивал план, по которому я должен был править небытием во славу рода Скорингов. Я хочу видеть Собрану существующей, единой и сильной.
— Вы не могли просто остановить отца намного раньше? Вы ведь в конце концов сделали это.
— После смены богов неизбежно воцарился бы хаос, который мог бы уничтожить державу и без высших сил. Мне нужна была возможность провести реформы, и я ее добился. Добился, опираясь на те силы, что у меня были.
— Для чего же вы отдали власть противникам?
— Разве это власть? — усмехнулся Скоринг. — Это уже, госпожа моя, то дело, с которым отменно справится нынешний казначей и прочие господа из королевского совета. Все, что мне было нужно, я сделал.
— И кем же вы желаете быть отныне? Верховным жрецом нового бога?
— Помилуйте, какая чушь! — отмахнулся гость, но губы дрогнули.
— Так чем же вы теперь желаете заняться? Какое дело вам нынче кажется достойным?
— Раньше я хотел быть посредником между нашим миром и соседним…
— Что же изменилось? — Кларисса спрыгнула с подоконника, подошла к креслу, в котором сидел гость и присела на край стола, вплотную к герцогу Скорингу, заглянула в глаза. То, что пряталось за золотыми искорками в темном янтаре не понравилось ей до крайности.
— Слишком многое пошло не так, как я ожидал.
— Что же именно?
— Это сложно объяснить… — Кларисса поняла, что продолжать нельзя: у нее было слишком много других вопросов, а на слове «будущее» у Скоринга, кажется, была натерта здоровенная мозоль.
Не видел он для себя никакого будущего — и видеть не хотел; но почему же? При этих огромных, едва постижимых уму планах?..
— Хорошо, не объясняйте. Что из случившегося вы устроили самолично? — хотелось понять, сколько же он натворил, следуя колеей своего отца, сколько — пытаясь выбраться из колеи…
— Все.
— Да неужели? — фыркнула Кларисса. Ну не спятил ли бывший регент?! — Разве взрыв дворца и последующая резня — не ваших рук дело?
— Разумеется, моих. Мне нужно было остановить и короля, и отца, и тех его тайных соратников, имена которых мне не удалось узнать.
— А хлебный бунт? А Брулен? Кто же лишил жизни баронессу Брулен и пытался похитить принца? — Кларисса подняла кофейник, желая налить герцогу Скорингу еще кофе.
— Все, что сделал мой отец, он сделал с моей подачи и с моей помощью.
— Да неужели? Фиору вы говорили другое!
— Вы же просили, чтобы я говорил пра… Оу! — правдолюбец, получивший по лбу пустым кофейником — так, что на серебряном сосуде осталась вмятина, — изумленно схватился за голову. — За что, госпожа моя?!
— За то, что ваша ложь куда больше похожа на правду, чем ваша правда!
— Но помилуйте, я же действительно рассказываю, как все было! — Скоринг потер ссадину. — Поставьте сие орудие на стол, на голове я защитных предметов не ношу…
— Простите, господин герцог, — вздохнула Кларисса. — Попробуйте рассказать еще раз. Только не заставляйте меня вспоминать уложение короля Лаэрта.
— О чем вы?
— Если подозреваемый заставляет следователя думать, что он предается самооговору, он должен быть обследован тремя служителями Церкви и двумя медиками, дабы они подтвердили, что подозреваемый находится в здравом уме. Ну где ж я вам ночью консилиум сыщу?! — Человек, который всеми силами пытался остановить понесшую лошадь, но говорит так, словно с удовольствием ехал на ней, направляя по своей воле туда и сюда — либо безумец, либо попросту издевается над хозяйкой. И если бы он пытался вот так вот, оговаривая себя, перевалить всю вину на отца. Но он же говорит ровно то и так, как думает!
— Кларисса, душа моя, я рассказываю лишь о том, что делал сам и вполне в здравом уме! — возопил скориец. — Я подвигнул отца к устройству заговора. Я навел его на мысль связаться с «заветниками». Я принимал участие в подготовке хлебного бунта, я позволил случиться казням и войне на севере. Отец ухитрился даже организовать покушение на герцога Гоэллона, к счастью, оно не удалось — но вовсе не моими трудами. Ничего не случилось бы, распорядись я полученным знанием разумно. Я не помешал происходящему… — О, да, и собор, где проводилась коронация, он самолично развалил, не иначе… Госпоже Эйма очень, очень хотелось спросить, на что был бы похож хлебный бунт, если бы гость не принимал в нем участия. Осталось бы от столицы что-то, кроме руин и выгоревшей плеши?