Реальность сердца
Шрифт:
— Что бы вам не решиться хоть на день раньше, — вздохнул Саннио. — Ладно, теперь об этом жалеть поздно. Альдинг, простите, вам может быть неприятен мой вопрос, но чего теперь хочет это… эта тварь?
— Не знаю. Я не всегда его слышу. Только когда это ему выгодно. Андреас переплел пальцы, хрустнул костяшками; оба других юноши передернулись — настолько неожиданным и неприятным оказался звук. Взглянув в честные, но с явной хитринкой, глаза бывшего ученика лекаря, Саннио понял, что сделано это было намеренно. Получилось неплохо — тоскливое мрачное уныние словно водой смыло. Альдинг поднялся, разлил по трем кружкам остатки сладкого керторского вина, поднес свою к губам, длинно вдохнул. Ленье потянулся за своей порцией, потом присел прямо на пол, скрестил ноги. Кажется, юный владетель раз и навсегда выбрал в качестве любимого цвета темно-зеленый, почти черный. Теперь в потемках его силуэт был заметен едва-едва, только очерчивалось лицо да мочки ушей. Бывший ученик мэтра Беранже, оказавшийся возведенным в ранг владетеля за одну-единственную фразу, достигшую ушей тогдашнего герцога Алларэ, вдумчиво молчал. Может быть, собирался сказать еще что-то, короткое, но внятное? Может, и собирался — да не сказал, так и остался сидеть. То ли размышлял, то ли попросту не знал, что тут можно умного придумать, а молоть языком попусту Андреас не умел. Стоявший напротив Альдинг Литто тоже вот не умел, а Саннио уже был бы рад услышать самый глупый, самый пошлый площадной анекдот, что угодно — только не молчание. Оставалось радоваться, что хоть барону Литто разговор в чем-то да помог.
— События, события… Паутина событий. От каждого слова, от каждого шага — ветви, как от спила на тополе, — н-да, если и помог, то пробить дыру во льду, который сковывал северянина; и непонятно, то ли радоваться, то ли бояться. — Три года, почти каждую ночь — сны, похожие на явь. Потом — явь, похожая на сны, уже знакомая, но миг сходства ускользает, и всегда так трудно вспомнить, что было дальше, а еще труднее, чего от меня хотели… Ни вино, ни травы не помогают от этого избавиться. Даже на освященной земле — все то же… — пауза, слишком похожая на стон. — Простите, господа, мне не стоило…
— Стукну, — вполне серьезно пообещал Саннио. — Больно стукну.
— А я, господин барон, добавлю. По шее, — сказал Андреас. — Вы уже намолчались — дальше некуда. Кто бы мог подумать, что совершенно неблагородное — ну а что взять с двух приютских воспитанников — обещание надавать тумаков окажется ровно тем единственно действенным средством, которое переломило упрямство северного барона? Альдинг с громким стуком поставил кружку на столик, потом опустился на пол рядом с Андреасом — Саннио, не раздумывая, присоединился к заседанию на ковре, — и протянул обоим руки.
— Я не знаю, как вас благодарить за то, что вы… вы оба… Гоэллон накрыл узкую ледяную ладонь своей, осторожно сжал.
— Не надо благодарить. Просто не надо так скрытничать, — сказал Андреас. — Вы…
— Ты.
— Хорошо, ты запомни, пожалуйста, что откровенность — знак доверия. Друзьям нужно доверять, иначе это не друзья, а так… прохожие мимохожие. Я, конечно, не говорю о себе…
— Стукну. По шее. Надо понимать, что хохот достиг ушей Бернара Кадоля и переполнил чашу его терпения.
— Не пора ли вам спать, господа? — поинтересовался заглянувший — и без стука, вот зараза! — капитан охраны. — Время уже позднее.
— Бернар, я о чем-то вас просил!
— Вечер кончился, наступила ночь, — с педантичной издевкой отметил Кадоль.
— Мы ляжем, когда сочтем нужным. Вы свободны. Извольте следующий раз стучать!
— Слушаюсь, молодой господин. Дверь закрылась. Андреас зевнул:
— На самом деле, это был хороший совет. Нам не помешает, утро вечера мудренее…
— Еще полуночи нет! — фыркнул Саннио. Спать, вообще-то, хотелось, но после такого бесцеремонного вторжения — кому здесь, по мнению Бернара, тринадцать лет?
— Интересно, какой подвох почуял господин капитан? — задумчиво спросил Альдинг.
— Он с утра такой… — махнул рукой хозяин. — Волнуется из-за герцога. Тот опять один уехал. Один, и… не знаю, что он мог Бернару сказать. Если то же, что и мне, так я не удивляюсь.
— Мне господин герцог вообще ничего не говорил, — вздохнул Литто. — Жаль. Я не сказал ему всего, что должен был. Мой долг перед ним…
— Вы как на поминках. Перестаньте, прошу вас, — и в темноте понятно было, что Андреас хмурится. — Негоже так говорить о человеке, который жив. Это значит привлекать к нему лишние несчастья. Давайте уж лучше ложиться, а то вы накаркаете! Саннио сам не понял, как ухитрился заснуть, едва положив голову на подушку. Должно быть, сказалось бодрствование накануне. Привыкший выныривать из самого глубокого сна, когда кто-то проходил по коридору, он, тем не менее, не проснулся, пока его не тряханули за плечо. Первой мыслью было — дядя вернулся; забыл что-то, или передумал ехать в одиночку…
— Алессандр, прости, я тебя разбудил, — Альдинг? Неожиданно. До сих пор он ночами в гости не захаживал…
— Что это тебе не спится? Из-за грозы? — еще с вечера в воздухе висело противное предчувствие надвигающейся бури. Воздух кололся сухими острыми иголками и не насыщал жаждущую свежести глотку. — Вина? У меня тут только белое, но на травах…
— Вино я принес с собой, — проскользнувшая в спальню тень показала тяжелую четырехугольную бутылку, обтянутую тканью. — Правда, оно довольно крепкое.
— С каких пор ты это пьешь? — Саннио с изумлением уставился на любимый напиток Бернара в руках северянина, который раньше и легкое эллонское цедил мелкими глотками только за обедом и ужином.
— С сегодняшнего вечера.
— А это точно можно пить?
— Не имею ни малейшего представления. У тебя тут бокалы есть? Впрочем, неважно, я вижу кружки.
— Огненное вино. Из кружек. Посреди ночи. Альдинг, с тобой все в порядке?
— Не уверен… — бульканье, еще раз бульканье, потом в руках у хозяина спальни оказалась кружка, доверху наполненная крепчайшим пойлом. — Будь со мной все в порядке, я не стал бы тебя беспокоить средь ночи. Саннио подвинулся, и северянин уселся рядом с ним на кровать. Решительный глоток, еще один. Наследник тоже отхлебнул, едва не поперхнулся и задохнулся жидким пламенем.
— Ты мне задал вопрос. Я могу тебе ответить. Это решение от противного, конечно, но я могу сказать, чего это существо не хотело бы больше всего на свете. Мне… — Гоэллон потянулся и зажег свечу: ему нужно было не только слышать голос, но и видеть лицо; увиденное заставило передернуться: белая маска с черными провалами. — Мне даже тяжело об этом думать, говорить же…
— Поставь кружку. Повернись спиной, — юноша положил ладони Альдингу на виски, на ходу вспоминая науку герцога, попытался нащупать источники боли. В пальцы ударило чем-то мерзким, колючим и больно бьющимся; к заурядной головной боли, так знакомой юноше, это никакого отношения не имело, не могло иметь… Мигрень кусаться не умеет. А вот всякие пакостные дряни, по ошибке считающие себя равными богам; хотя это разобраться еще надо, кто хуже, кабы не все четверо хуже, что ж за беда такая… Саннио стащил с шеи медальон со святой реликвией и надел цепочку на шею товарищу.
— Что это?
— Лекарство, — хмыкнул молодой человек. — Надежное. Скажешь, когда отпустит. Мне быстро помогло. Альдинг развернулся, стискивая в кулаке осколок черного камня. С лица медленно уходило неживое выражение; Саннио думал только об одном: «Как же ты сюда дошел, как же ухитрился, и ведь еще болтал — по шее, точно, и не один раз, вот погоди, вот станет тебе лучше, я же тебе эту шею отобью всмятку…»
— Благодарю.
— Реми Алларэ поблагодаришь. Ты сразу не мог сказать?!