Реальность сердца
Шрифт:
— Керо…
— Что?
— Что ты там такое скрывала и от меня, и от герцога Гоэллона? — Мать и Воин, что у него такое с голосом?
— Ерунду.
— Какую именно?
— Полную…
— Если это такая ерунда, так скажи, пожалуйста.
— Не хочу.
— Керо!
— Это глупо… и мне стыдно об этом говорить.
— Керо, я должен это знать!
— Хорошо. Тебе тоже будет стыдно, что ты женился на такой глупой женщине… — вздохнула молодая супруга, потом на всякий случай прикрыла лицо рукавом ночной рубашки и через полупрозрачную ткань продолжила. — Мне еще лет в десять нагадали одну ерунду. Мы с сестрами пошли на ярмарку, а там была гадалка. Гнусная такая старуха, вонючая и оборванная. Хильде она сказала, что та умрет от своей завистливости, Линде — что та будет помолвлена с красивым юношей, но замуж выйти не успеет, а мне… «— Дрянь, ты дрянь и лгунья! Я пожалуюсь на тебя отцу и он тебя казнит! — девочка топнула ногой. Ей очень хотелось пнуть мерзкую дряхлую женщину, сидевшую на корточках посреди невысокого шатра, который наполовину состоял из разноцветных заплат. Каких только тканей тут не было, от дорогущей парчи до грубой саржи! Старуха ухмылялась во все лицо, и над верхней губой топорщились жесткие седые усики, а ниже зияли темные провалы и коричневые пеньки зубов. Из пасти воняло похлеще, чем от одежды гадалки.
— Казнит? — насмешливо прошамкала старуха. — Да и казнит, а чему быть, того не миновать. Глупая, глупая, неблагодарная. Закрой рот и иди проситься в монастырь… ты погибель для мужчины, вот так-то, дурная невоспитанная девчонка… Керо еще раз топнула ногой. Тяжелый башмак глухо ударил в земляной пол, прикрытый рваным засаленным ковром.
— Ты лгунья!
— А ты проверь, — гадалка захохотала — словно заквакала. — Проверь, глупая графинечка, проверь, а старая Лиза посмеется с того света… Говорю тебе — беги к отцу, пусть в монастырь тебя отпустит! Ты проклята от рождения, девчонка!
— Я тебе не верю! — по щекам побежали слезы. — Не верю!
— Не верь, — морщинистые губы разошлись в гадкой усмешке. — Проверь, проверь…»
— …а мне — что мужчина, который лишит меня невинности — умрет, — решительно закончила Керо. — Ну и чушь, правда? А Хильду казнили, при чем тут зависть? Она, конечно, завистливая была до невозможности, это верно. Но я бы тоже теперь могла такое заметить и ввернуть в гадание, чтобы поверили. Базарный фокус…
— Поэтому ты не хотела выходить замуж?
— Поначалу не хотела. Пока верила. Весело бы получилось, будь это правдой!
Потом я подумала, что… ну, необязательно же сначала выходить замуж, да? Но это вообще оказалось самым подлым враньем!
— И кто был тот несчастный? — странным голосом спросил Эмиль.
— Какая разница? Он не умер.
— Керо…
— Хорошо. Это был герцог Гоэллон… — а если кто-то решит ревновать к давнему прошлому, то сам виноват, любопытство сгубило крыску, а не в меру дотошных мужей и тем более погубит…
Эмиль развернулся так стремительно, что Керо ойкнула. Его кулак остановился у самого ее лица, но девушка даже не подумала о том, что супруг поднял на нее руку. Из груди к горлу подступал темный дикий ужас: лицо Эмиля было искажено гримасой, губы кривились в беззвучном крике.
— Он знал?
— Нет.
— Какая чудесная благодарность! — выплюнул супруг.
— Ничего же не случилось!
— О чем ты думала, когда…
— Он же сильнее любых проклятий! Он королевский предсказатель… И…
— Дура, — простонал Эмиль. — Ну ты и дура…
— Ничего не случилось! — с отчаянием повторила Керо.
— Гадалка говорила о том, что это произойдет сразу?
— Нет…
— Что же ты наделала…
— Эмиль, какая змея тебя укусила? Что ты вдруг вспомнил эту ерунду? — Мать Милосердная, ну пусть все это окажется дурным сном, ерундой, ночным мороком… проснуться бы, и понять, что лишь привиделось, а все хорошо, спокойно, обыденно! Как вчера, как седмицу назад… В Керторе молодую чету встретили с привычным для местных уроженцев радушием. Разместили в лучших гостевых покоях, принялись развлекать и всячески баловать. Баронесса Кертор, в девичестве Кримпер, вальяжная томная скорийка, забавлялась, пополняя гардероб госпожи Далорн ди Къела новыми туалетами: ее собственные дочери уже вопили, что в замке не хватает сундуков, а в году дней, чтобы хоть по разу надеть каждое платье — а Керо прибыла с относительно умеренным багажом, которым ее снабдили в Оганде. Тетка смешного Флэля оказалась такой же щеголихой, как племянник, но демонстрировать наряды ей было не перед кем — барону явно было без разницы, во что одета супруга, он любил ее и в парчовом вечернем, и в марлевом утреннем платье. В лице «столичной гостьи» госпожа баронесса нашла и объект для попечительства, и родственную душу, с которой можно было предаваться беседам о тканях, покроях и сочетаниях. Керо отродясь не увлекалась нарядами и вполовину так страстно, как скучающая баронесса, но госпожа Гертруда была совершенно безобидна, да и поучиться у нее было чему — третью дочь графа Къела учили управлять замком и умеренного размера владением, но не целой землей, а холеные руки Гертруды Кертор легко, но крепко держали бразды правления, пока супруг ее развлекал себя охотой, танцами и дегустацией вин. Барон Кертор в молодости приехал в столицу, немедленно встрял в некий заговор, был разоблачен и выставлен назад в пятнадцатилетнюю ссылку без права покидать баронство — а когда срок иссяк, обратно его уже не тянуло. Гости в замке его несказанно осчастливили. Эмиля он таскал с собой на соколиную охоту, поил вином и задаривал оружием, а Керо заставлял танцевать до умопомрачения, учил ездить верхом «по-настоящему», то есть, в мужском седле и галопом, щипал за щеки и требовал есть побольше, стеная о том, что подумают соседи о такой худобе почтенной гостьи.
С дочерьми барона Керо подружилась, ленивые — вероятно, из чистой вежливости, — ухаживания Филипа принимала с такой же ленивой благосклонностью, что позволяло Эмилю злословить на тему того, что куртуазная любовь перевелась в Собране из-за нерадивости рыцарей. С двоюродными братьями Филипа она играла в кости и карты, потому что ни на что иное у мальчишек усидчивости не хватало, а с их матушкой вдохновенно ссорилась по каждому пустяку — к превеликому удовольствию госпожи Адрианы Кертор, которая обожала шумные свары, вот только папаша Флэля не всегда был готов поддержать начинание супруги.
— Рысь северная дикая! — упирала руки в бока госпожа Адриана. — Фыркает еще тут!
— А что же мне остается? Уж не уподобляться ли вам, любезнейшая? В жизни не опущусь до подобного!
— Не опустится она! А в карты передергивать — так опустилась же!
— Я? За игрой следить надо, уважаемая! Высказав друг другу с десяток подобных любезностей, дамы под ядовитые замечания Николае и Мариана, отпрысков госпожи Адрианы, возвращались к игре, чтобы через полчаса вновь обменяться нежностями.
В Керторе было жарко днем и тепло ночами, здесь и в последнюю летнюю девятину под окнами орали соловьи — так, словно вместе с обитателями замка напились молодого вина, и можно было купаться даже по утрам, а вечерами вода, затянутая туманным маревом, напоминала парное молоко. Крестьянки купались нагишом, а благородные дамы — в рубашечках до середины бедра, которые не мешали плавать. Керо даже научилась делать два-три гребка, удерживаясь на поверхности воды, потом, правда, уходила на дно, но озеро было совсем мелким; и постараешься — не утонешь.
Несколько омрачал ее бытие Альдинг Литто: Керо все казалось, что он ревнует и без радости относится к замужеству девицы Къела. Никаких поводов так считать у нее не было, но литский барон старательно избегал бывшую соученицу, предпочитая проводить время с дочерьми барона Кертора, с Николае и Марианом — с кем угодно, но не с Керо и не с Эмилем. Может быть, причина была и вовсе не в давешних поцелуях в учебной комнате… но бывший друг и защитник так старательно выказывал полное равнодушие, что верить ему никак не получалось. Когда он уехал вместе с Филипом и племянниками барона, Керо почувствовала облегчение. Жара, соловьи, непроглядные, напоенные любовью и нежностью ночи — все было невероятно радостным, теплым, сказочным, словно судьба смилостивилась над ними с Эмилем и перестала шпынять… Оказалось — ненадолго; и, разумеется, гнусная гадина-судьба ударила ровно в самое дорогое: вбила клин между ней и мужем. А если он был прав, если его не укусила злая ночная муха, то… …то Керо сотворила самую страшную глупость в своей несуразной жизни. Надо было сбежать с Флэлем, надо было… пойти в порт и найти любого пьяного матроса, да пострашнее и попротивнее, пусть — ему достанется, пусть кому угодно, случайному трубочисту и беглому галернику, только не герцогу Гоэллону! «Керо, вы точно не желаете стать герцогиней Гоэллон? Наследников вам рожать не придется, обещаю…» Неужели герцог подумал, что она боится деторождения? Потому что ее мать умерла при родах? Какая чушь, какая глупость — вот чего Керо никогда не боялась. Две сестры и двое братьев — неплохое доказательство тому, что от этого умирают далеко не всегда… да и в родном замке было множество женщин, с которыми ничего подобного не случалось! И что теперь с этим со всем делать?!