Реанимация чувств
Шрифт:
– Всем кашу положили? – спросила буфетчица, протягивая деду последнюю порцию. Медсестра брала кружки у больных и наливала в них чай, раздавала печенье.
– Этот вот поступил сегодня, – кивнул дед на соседа. – Да что-то все время спит. Коньячку принял с приятелем, разоспался. Положи ему каши-то, я оставлю на тумбочке, может, проснется, поест.
– А где его тарелка? – спросила буфетчица.
– Не видно, – привстал со своей кровати дед. – Наверное, не принесли еще из дома. Говорю, его только сегодня из реанимации перевели!
– А во что я кашу-то положу? В ладошки, что ли? – Буфетчица рассердилась. Еще оставалось раздать еду в двух палатах, и можно домой. А тут такая заминка. – Есть у тебя лишняя посудина, давай, положу!
Все замолчали, переглянулись. Наконец дед сказал:
– У меня только пакет. Полиэтиленовый, чистый.
– Давай пакет. Есть захочет – из пакета поест. А кружка где?
– Кружки у него тоже нет, – сказал парень, вернувшийся из туалета.
– На, возьми чистую банку! – сказал флотоводец. – Что за больница, ни посуды, ни простыней! С голоду можно подохнуть!
– Ничего, похудеешь! Вон какой толстый! Сердечникам это вредно! – быстро отпарировала буфетчица и покатила тележку дальше. А медсестра, поставив на тумбочку чай и печенье, на мгновение задержалась. Ее внимание привлекли странные хрипы, доносившиеся из груди больного, и пена у него на губах. Она наклонилась, прислушалась… И, ничего никому не сказав, быстрым шагом кинулась из палаты.
В ординаторскую она влетела как пуля.
– Валентин Николаевич! Мне кажется, у новенького больного отек легких! – выпалила медсестра еще в открытую дверь.
– Кажется – креститься надо! – ответил Валентин Николаевич, прикрыл глаза, уставшие от долгого писания, и почесал макушку. – В какой палате-то?
– В пятьсот четырнадцатой! Его из реанимации перевели!
– А, этот. Про него жена говорила. Я заглядывал к нему, да он спал. Ты его днем уколола?
– Я только сменилась.
– Капельницы заряжены?
– Все готово.
– Ну, тогда пошли, поглядим.
Доктор надел колпак, поправил очки, взял фонендоскоп, старенький аппарат для измерения давления и пошел в 514-ю палату по тому же самому коридору, который перегородила металлическая тележка с кастрюлями. Буфетчица уже закончила раздачу и громыхала крышками, свертывая свое хозяйство.
– Что-то я проголодался, – сказал, огибая тележку, доктор. – Чем кормят сегодня на ужин?
– Гречка, – отозвалась буфетчица, поправляя белую косынку, сползшую на затылок. – Там от обеда вам две сардельки остались, так я разогрею! А у вас таблеточки какой-нибудь не найдется от головы, а то так разболелась, просто сил нет!
– Погода, должно быть, меняется, – ответил ей доктор точно так же, как получасом раньше сказал больной в пятьсот четырнадцатой, и привычно запустил руку в правый карман. В правом кармане у него всегда лежали таблетки анальгина, в левом – папазола, а в нагрудном кармане – успокоительное и снотворное.
– Ой, дай бог вам здоровья! – сказала буфетчица и тут же проглотила таблетку, запив ее чаем прямо из носика больничного чайника.
Доктор, увидев это, поморщился. "Хорошо, что у нас в ординаторской чайник свой, электрический", – подумал он и, войдя в 514-ю палату, быстро оглядел присутствующих.
Больные насторожились, перестали есть и замолчали. Только молодой парень с пороком сердца все продолжал слушать Витаса и подергивал ногой в такт. Уважающий прессу дедок успел спрятать в тумбочку соседа бутылку из-под коньяка и стаканы. Сигареты у всех давно были убраны.
– Кто здесь новенький? – на всякий случай спросил доктор, хотя сомнений у него не оставалось. Сестра уже тащила из процедурной капельницу. Доктор откинул одеяло до пояса. Посмотрел зрачки.
– Выйдите все из палаты! – вдруг странным голосом сказал он и, схватив больного за плечи, быстро стащил его на пол.
– Капельницу, кислород, адреналин в шприц, дефибриллятор! – буркнул он сестре и с силой стал давить на грудную клетку больного, пытаясь задать ритм его уже остановившемуся сердцу.
Подводная лодка продолжала погружаться на дно. В мутной воде проплывали чьи-то тела, руки, ноги. И он плыл куда-то вместе со всеми, и почему-то это было совсем не страшно. Вдруг появились рыбы и попытались что-то сказать; из их приоткрытых ртов вырывались наверх пузырьки воздуха. «Так, должно быть, люди и тонут», – медленно думал он. Казалось, грудь тоже постепенно заполняется водой, водорослями и илом, и он, влекомый неумолимой тягучей силой, медленно погружается на самое дно.
Вдруг донеслись какие-то громкие голоса, и ему показалось, что его схватили и куда-то несут. Но понять, о чем вокруг него говорят, он уже не мог. На прощание он успел подумать, что, наверное, погибает, но все-таки еще оставалась надежда, что это понарошку, во сне, и он скоро проснется. Или жена наконец придет и его разбудит. Но тут сознание оставило его окончательно: он понесся в блестящий водоворот, и выход сзади захлопнулся за ним стремительно и навсегда.
Доктор стоял над больным на коленях, согнутый в поклоне, как в церкви. Потом медленно разогнулся, встал, снял запотевшие очки. Доктор вытер их внутренней стороной полы халата, сказал сестре:
– Убери здесь все! – И выглянул в коридор.
У окна в ожидании стояли больные. Остальной коридор был залит светом и пуст – все в ужасе попрятались по палатам. Печальные вести распространяются среди больных с потрясающей быстротой.
– Кто из вас поздоровее, сходите к лестнице за каталкой. – Голос доктора был спокоен и сух.
Валентин Николаевич вернулся в палату. Поправил разбросанные руки и ноги больного, застегнул на груди пижаму, закрыл глаза. Парень с наушниками и дед раскрыли обе створки двери, вкатили каталку. Дед про себя радовался, что умер не он, а молодому было любопытно. Доктор содрал с кровати нижнюю простыню, оттеснил парня; они с дедом подняли тело и аккуратно положили на каталку.