Ребекка с фермы Солнечный Ручей
Шрифт:
Облаченная в свое лучшее платье, Ребекка отправилась на чай к Коббам, но, проходя по мосту, была внезапно очарована красотой реки и оперлась о свежевыкрашенные перила, чтобы полюбоваться мощным потоком, стремительно несущимся с плотины. Опустив локти на верхнюю перекладину и склонившись вперед с восхитительной непринужденностью, она стояла там, мечтая.
Река за плотиной казалась зеркальным озером, пленяющим прелестью отраженных на его поверхности зеленых берегов и голубого неба. С другой стороны плотины было вечно кружащееся чудо воды, льющейся неистощимыми сияющими золотистыми потоками,
Ребекка никогда не проходила по мосту без того, чтобы, повиснув на перилах, не удивиться и не задуматься. В данный момент она заканчивала следующее стихотворение:
Однажды в тихом штате Мэн
В час утра золотой
Ребекка Рэндл и Эмма-Джейн
Стояли над рекой.
И Эмма-Джейн сказала вдруг:
“О, как хотела б я,
Чтоб тихой, ясною, как пруд,
Была вся жизнь моя”.
“Мне водопада шум милей!
Удел пусть будет мой -
Нестись стремительно с высот
Иль бурной бить струёй!”
(Сказала это та из них,
Чьи волосы черны.
Подруги не похожи,
Заметить мы должны.)
Но ах, увы! Не знаем мы,
Что нам судьба пошлет:
Быть может, бури - Эмме-Джейн,
А мне - наоборот.
– “А мне - наоборот”, пожалуй, не очень хорошо, но не могу придумать ничего другого. О, как пахнет краской! О, она на мне! О, я измазала все мое лучшее платье! О, что скажет тетя Миранда!
Заливаясь слезами горьких сожалений, Ребекка бросилась на вершину холма, где стоял дом Коббов, в полной уверенности, что найдет там сочувствие, и надеясь вопреки всему на какую-то помощь.
Миссис Кобб разобралась в ситуации с первого взгляда и заверила, что может удалить почти любое пятно с почти любой ткани. Это ее заявление торжественно подтвердил дядя Джерри. Он поклялся, что “мать” может удалить что угодно, иногда она удаляет ткань вместе с пятном, но рука у нее, у “матери”, твердая.
Испорченное платье было снято и частично погружено в скипидар, а Ребекка, облачившись в голубой ситцевый капот миссис Кобб, украсила своей особой праздничный стол.
– Пусть это не лишает тебя аппетита, - ворковала миссис Кобб.
– Тут для тебя печенье с кремом и мед. Если скипидар не поможет, я попробую мыльный камень, жженую магнезию, теплый мыльный раствор. Если и это не подействует, то отец сбегает к Страутам и попросит немного того состава, который Марта купила в Милтауне, чтобы вывести пятно от смородинного пирога со своего подвенечного платья.
– Не пойму, как могло произойти такое ужасное несчастье, - шутливо сказал дядя Джерри, передавая Ребекке вазочку с медом.
– Надписи “Осторожно, окрашено” висят вдоль всего моста, так что и слепой не мог бы проглядеть, и я никак не могу придумать объяснения такому досадному происшествию.
– Я не заметила надписей, - печально сказала Ребекка.
– Наверное, потому, что я смотрела на водопад.
– Водопад там с сотворения мира и до конца мира, как я предполагаю, на том же месте останется, так что тебе не было нужды рваться взглянуть на него… Дети иногда обходятся ужасно дорого, мать, но я полагаю, нам без них не обойтись, - сказал он, подмигивая жене.
После ужина Ребекка настояла на том, чтобы ей было позволено вымыть и вытереть посуду, пока миссис Кобб трудилась над платьем с энергией, свидетельствовавшей о трудности поставленной задачи. Ребекка то и дело покидала свой пост у раковины и, с тревогой склонившись над тазом, наблюдала за положительными изменениями, а дядя Джерри время от времени подавал советы.
– Ты, должно быть, лежала на мосту, дорогая, - заметила миссис Кобб, - так как краска не только на локтях, кокетке и лифе, но почти сплошь покрывает переднее полотнище юбки.
Так как платье стало выглядеть немного лучше, и настроение Ребекки начало улучшаться. Наконец, оставив платье сохнуть на открытом воздухе, она вошла в гостиную.
– Не дадите ли вы мне листик бумаги?
– попросила она.
– Я запишу стихи, которые сочинила, пока лежала в краске.
Миссис Кобб села возле своей рабочей корзинки, а дядя Джерри снял с гвоздя холщовый мешок с обрывками сетей и приступил к своему любимому вечернему развлечению - расплетанию узлов.
Вскоре перед Ребеккой лежали написанные ее аккуратным круглым почерком строки, в которые она внесла некоторые исправления, представившиеся необходимыми по зрелом размышлении.
ДВА ЖЕЛАНИЯ
(стихотворение Ребекки Рэндл)
Стояли вместе над рекой
(То было в штате Мэн)
Ребекка - с черною косой,
Со светлой - Эмма-Джейн.
И Эмма-Джейн сказала вдруг:
“О, как хотела б я,
Чтоб тихой, ясною, как пруд,
Была вся жизнь моя”.
“Мне водопада шум милей!
Удел пусть будет мой -
Нестись стремительно с высот
Иль бурной бить струёй!”
(Сказала это та из них,
Чьи волосы черны.
Не сестры эти девы,
Заметить мы должны.)
Но ах, увы! Не знаем мы,
Что нам судьба пошлет:
Быть может, бури - Эмме-Джейн,
А мне - наоборот.
Она прочитала стихотворение вслух, и Коббы нашли, что это не только исключительно красивое, но и совершенно необыкновенное произведение.
– Я думаю, что если бы тот писатель, который живет на Конгресс-стрит в Портленде, мог услышать твои стихи, он был бы изумлен, - сказала миссис Кобб.
– Если меня спросят, я скажу, что твое стихотворение ничуть не хуже, чем это его “Не говори мне в скорбных числах”, и гораздо понятнее.