Ребекка
Шрифт:
Я хотела спросить, как именно и что старуха имеет в виду. Но она замкнулась. Ее лицо превратилось в каменную маску, и стало понятно – ни слова из нее больше вытянуть не удастся.
Не страшно. Она и так рассказала мне куда больше, чем я могла ожидать. Остальное по капле собрать можно. Со временем.
Сейчас у меня была куда более сложная задача – обсудить сложившуюся ситуацию с супругом. И признаться – мне еще никогда в жизни так страшно не было.
По
А у самой двери в кабинет я поняла – за ней меня ждет скандал. Самый настоящий, не совсем семейный, а скорее политический, но скандал. Честолюбие и гордость не позволят супругу простить мои интриги за его спиной. Но и утаивать от него и дальше планы короля будет преступлением. Я отчаянно не понимала, что в голове нашего правителя, и это меня злило. Лорд Амора вряд ли преступник и предатель, а значит, опасаться стоит больше короля. И это упрощало выбор, но никак не делало простым мое признание.
Я перевела дыхание, как перед прыжком в воду, и постучалась, а услышав в ответ недовольное ворчание, толкнула дверь и вошла, прикрыв ее за собой.
Непривычно видеть сурового воина за бумагами. Высокий, широкоплечий, привыкший к оружию Амора совершенно не представлялся мне с пером в руке над письмами и бумагами. Но, признаться, выглядел он прекрасно хоть с пером, хоть с мечом. Ему явно не страшен был холод Северного предела, постоянно донимавший меня и вынуждавший кутаться в пуховую шаль. Супруг, откинувшись на спинку массивного кресла и распустив завязки у горловины рубашки, наблюдал мое появление в своем кабинете, пряча интерес за кривоватой, так идущей ему улыбкой.
– Боюсь представить, что случилось, если моя жена в таком воинственном настрое врывается в мой кабинет, – чуть сузив голубые глаза, хмыкнул Амора, бросив перо на испорченный лист письма. – Все же вторжение диких племен?
– Понятия не имею, о чем речь, – слегка слукавила я, окидывая кабинет оценивающим взглядом.
Признаться, в Ньеркеле отцовский кабинет был куда хуже – дешевле мебель, давно не такие яркие гобелены, а ковров на полу там вообще отродясь не водилось. А лорд Северного предела любил это место, украшал его трофеями из походов и не жалел денег на мебель и прочие необходимые вещи для своего удобства. В этом мы с ним были похожи – я тоже предпочитала работать в комфорте.
– Тогда я весь внимание, – нахмурился Амора. Глубокая морщина прорезала лоб, давая понять, что к моим словам милорд намерен отнестись со всей серьезностью.
– Для начала я хотела бы спросить… что не так с Линди? – заговорила я, все еще не решаясь отойти от двери и глядя прямо в глаза супругу. – Не стоит хмуриться и говорить, что это не мое дело. Потому что от того, насколько честны вы будете со мной, зависит то, насколько я смогу открыться вам.
Лицо Нейта Аморы застыло, и только в глазах плескалось что-то опасное, вспыхивающее языками пламени и угрожающее испепелить меня на месте. О чем можно было говорить с твердой уверенностью – Амора любил дочь и не сделал бы ничего, что могло бы ей навредить.
– Миледи, – глухо, но сурово начал муж, нервно отбивая дробь пальцами по подлокотнику кресла. – Вы сейчас задаете опасные вопросы, на которые я не могу и не стану отвечать. Судьба моей дочери вас лично не касается совсем…
– Даже если я вам скажу, что в этих стенах я представлена как шпионка короля? – перебила я супруга, едва удержавшись, чтобы не выдать того страха, что сжал внутренности холодным болезненным узлом и, пользуясь немым замешательством Аморы, прошла вглубь комнаты, опустилась в кресло напротив супруга. Теперь нас разделял стол – и целая пропасть тайн, интриг и недоверия.
Глаза мужа потемнели, и я с некоторым сожалением подумала, что равно так же они недавно темнели по иной, более приятной причине. И от этого стало больно и горько.
– Не удивлен, – грустно улыбнулся Амора, опустив взгляд. Он хотел показаться бесстрастным, но в голосе все равно сквозило разочарование.
– Пока я не приняла правил игры его величества, – продолжила я, стараясь отрешиться от разъедающей боли внутри. С чего только так больно? – Мне важно знать, зачем королю шпионка и почему он так настойчиво пытается от вас избавиться, что вынуждает супругу следить за вами?
Пальцы Аморы, ритмично, убаюкивающе барабанящие по дереву подлокотника, замерли, застыли.
– Я должен вам довериться? С какой радости? – глухо поинтересовался мой муж. – Я могу вышвырнуть вас из замка. Или вообще… убить.
– Не можете. Иначе вообще не женились бы. А убийство придется объяснять. Рискнете отношениями с его величеством? Полагаю, что нет! – криво и грустно улыбнувшись, вздохнула я. – Король. Все дело в моем венценосном дядюшке. Он решает, что мы все можем. Как кукловод, дергает за ниточки. У вас – Линди, у меня – Шарли и Анна. И мы не можем сбежать из-под его управления. Но… можем попробовать его обыграть, если очень постараемся.
Амора застыл, глядя на меня так, словно только что впервые увидел.
– Достойная племянница короля, – поморщился он.
– Я дочь принцессы, – поправила я. – И очень надеюсь, что достойная.
Выбор. У каждого человека должен был выбор, пусть и призрачный. Тогда у него появляется иллюзия контроля. Этому я научилась у дяди: «Выбирай, милая, или замужество и шпионство. Или твои сестры пострадают». Выбор без выбора. Что-то подобное я предлагала и мужу. Но если король играл судьбами хладнокровно, легко и не задумываясь о чужих чувствах, то мне хотелось взвыть. Мне важен был этот мужчина, и сейчас он отдалялся от меня. С каждым ударом сердца, с каждым словом расстояние между нами увеличивалось. И скоро он снова станет для меня совершенно чужим человеком. Но других вариантов я не видела. Врать и дальше? Из этого абсолютно ничего хорошего не получится.
– Линди особенная, – спустя невероятно долгую паузу обронил Амора. – Она пробудила магию древних. И… – мужчина запнулся, словно ему больно было продолжать разговор, и я закончила за него.
– Она маг. А монархи таких не отпускают, – кивнула я, только теперь в полной мере осознав, почему мать бежала из столицы. Не за отцом, а от короля, забрав трех одаренных дочерей в глушь, чтобы они не стали разменной монетой в дворцовых играх. Ею двигала любовь, но не к супругу, а к детям. И это осознание станет щемящей болью и напоминанием о том, что именно мы должны родительнице, осознанно принесшей себя в жертву. – Почему он так старательно пытается выставить вас предателем?