Ребенок от подонка
Шрифт:
Я истончилась еще сильнее, хватаюсь за Камиля, пытаюсь у него силы взять.
А ему надоест это. Не сейчас, не сразу, потом. Как бы сильно ни любил, такое надоедает. Рядом нужен партнер, а не развалина.
— Не брошу. Больше никогда, – услышала уверенное.
Хватит! Теперь я знаю правду. Мне и правда нужен психолог, иначе я сама с ума сойду и других сведу, но я должна продолжать барахтаться. Быть рядом с Камилем, а не позади него, иначе ничего не выйдет.
Иначе это вообще не жизнь.
— Я не устранюсь, мне будет легче рядом с тобой и в курсе всех дел, чем
— Она повела себя как дура.
— Она ошиблась. Она борется, как умеет, мы чужие для нее. Просто забыть хочет, забрать малыша и представить, что нас никогда не было, как и этой ошибки. Нянчить Марка хочет, и вспоминать Руслана. Потому и воюет с нами. Она уступит со временем, как и мы. Я не хочу уничтожать эту женщину.
Камилю это не нравится. В чем-то он остался таким же, каким был – эгоистом. Он о своей семье думает, для него остальные – чужаки. И это правильно, наверное. Мужчина должен защищать своих.
Вот только я не могу забыть и забить. Я слишком хорошо понимаю Алину Ярославовну, и боюсь представить, что она сейчас чувствует.
— Давай спать. Завтра мы все решим, а сейчас засыпай.
— Только не уходи никуда, – обняла его крепче, и притихла.
Заснула не сразу. Лежала, слушала его дыхание, поймала момент, когда Камиль заснул. Я всегда любила наблюдать за тем, как во сне его лицо разглаживается, становится мальчишеским. И сейчас впервые за долгое время я смотрела на него, и начинала верить – все будет хорошо.
Просто нужно постараться.
ГЛАВА 18
— Точно хотите второго мальчика оставить? – спросил Марат Аликович, кивая на Марка у Камиля на руках.
— Точно, отец.
— Тогда я найду адвоката по опеке, – кивнул он.
Лаура промолчала. Видимо, муж провел с ней беседу. Смотрела она на меня то зло, то задумчиво, то обиженно. Камиль замечал взгляды, которые мать на меня бросала, и постоянно подавал Лауре знаки, чтобы она прекратила.
Жаль Камиля. Вечно у меня все через одно не слишком приличное место, сколько себя помню.
Нашел девушку, влюбился, и вот что вышло.
Но взгляды эти напрягают. Я привыкла к неприязни, и эта смена выражений для меня странна. Напоминает то время, когда наш с Камилем роман был в разгаре, и Лаура притворялась любящей меня подругой.
Бррр…
— Я Лёву пойду покормлю, – поднялась с ребенком на руках, и направилась к выходу из гостиной.
— Мама, не вздумай, – услышала предупреждающее, и обернулась.
Лаура шла за мной. И Камиль тоже.
Я вопросительно взглянула на него, и Лаура буркнула:
— Не съем я ее, Камиль. Просто поговорю, и на внука посмотрю. Право имею.
— Мама…
— Все в порядке, – улыбнулась Камилю как можно более безмятежно. — Камиль, побудь пока с Марком, обсудите адвоката и прочее.
Мне нужна защита и поддержка, да, но не ежесекундная. Не дело это. И не на благо мне пойдет, окончательно в развалину превращусь. Нужно общаться, нужно принимать вызовы, нужно бороться, пусть и у Камиля за спиной.
От мира я не спрячусь, хотя очень хочется именно этого – спрятаться. Но лучше барахтаться, жить, стараться. К психологу пойду, все, что угодно, но справлюсь. Мне ведь есть ради кого не просто жить, а быть нормальной, обычной женщиной – ради детей и Камиля.
— Мне не нравится имя Лев. Не наше оно, – хмуро бросила Лаура, присматриваясь к Лёве.
— Так и не я называла. Но имя мне нравится, – пожала я плечами. — «Ваше» имя выбрать было бы очень сложно. Вы ведь татарка, да? А Марат Аликович, если я не ошибаюсь, грузин.
— Наполовину грузин, наполовину азербайджанец. Родился в Грузии, но жил всегда здесь. Даже фамилию сменил, вконец обрусел.
Ну да, Гордеев. Хм, ну и смесь в Камиле. Взрывоопасная, можно сказать.
Я села в кресло, прижала к себе тяжелого мальчишку, любуясь им. Мой сын, надо же. Оба мои, кто бы что ни говорил. И не только потому что я Марка шесть месяцев растила, а… не знаю, наверное, главное – те минуты после того, как я очнулась после тяжелых родов, в которых думала, что умру. Но очнулась, а он рядом.
Теперь и Лёва рядом – красивенький, ладный мальчик. Всю жизнь положу, но больше он в беду не попадет. Никогда.
— Знаете, я ведь вам не говорила, возможности не было, но Марка я в честь вашего мужа назвала, – усмехнулась я горько. — Мы, хоть и ладили, но я всегда неладное чувствовала. Как бедная родственница, знаете. Называть Марка Маратом было бы слишком, а вот Марк – и понятно, и приятно, так мне казалось. Вот только не помогло мне это.
— Не помогло, да, – кивнула Лаура. — Давай-ка начистоту, Соня, никогда ты мне не нравилась. Ты такая обычная. Молоденькая, красивая, но таких молоденьких и красивых – миллион. Я другого для сына хотела. Знаю, что ты скажешь, что с Камилем мы никогда не были близки, и я свои амбиции хотела удовлетворить, но это не так.
Я покачала головой. Ничего я не хотела сказать, не мое это дело. Но факт остается фактом – Камиль всегда был сам по себе, а потом ему, совсем зеленому парню, разрешили одному жить.
— Твоя мать, конечно…
— Не нужно, пожалуйста, – серьезно попросила я. — Моя мать, как бы она ни поступила, всегда моей матерью останется. И наиболее жестоко она именно со мной поступила. Не с вами, не с Камилем, который да, отец, но не он носил и рожал ребенка, а я. И мое право – прощать ее, или нет, но поносить я маму не позволю.
Произнесла эти слова, и будто игла вышла из мозга, которая давно там сидела – я впервые отпор дала. Не агрессивный, не смущенный, а обычный отпор. Правду сказала. Маму я не могу понять, несмотря на ее рассказы о бедности, а ведь она именно этим и движима была в желании оградить меня от нищеты. Нет, понять не могу и не смогу никогда. Простить… а смысл на мертвую обижаться и сердиться? Смысла нет. Злость есть, непонимание и обида, но смысла в них нет.
Простить придется.
— Хм, даже так? – Лаура усмехнулась. — Надо же, ты не только глаза опускать умеешь.