Ребенок от подонка
Шрифт:
— Вы подменили детей? – прошептала я.
— Да, – твердо ответила она, и отвела взгляд. — Подменила, – добавила Инна чуть тише. — Подменила, и старалась не вспоминать об этом. Я… я долго акушеркой работала, потом перегорела. Зарплата – слезы. Ушла, администратором сидела в салоне красоты, но профессию-то свою я любила. Просто работать сил не было уже, но и не работать не могла. Пошла, отучилась на доулу. Знаете, кто это?
— Ближе к делу! – нахмурился Камиль, но Инна нас будто не слышала.
— Доулы помогают. Роды не принимала, просто была рядом с роженицами, успокаивала, с
Не хочет к главному переходить, момент оттягивает. Боится.
И я сама почему-то боюсь услышать правду. Хочу, и боюсь.
— Работа доулой помогла мне. Я снова захотела не просто за ручку держать мамочек, а роды принимать. Но не потоком в роддоме, где я почти оскотинилась. Есть ведь дурехи, которые только дома хотят рожать, и всякие неумехи у них роды принимают. Это очень опасно и для мамочек, и для деток. А у меня образование, – вздохнула Инна, по-прежнему не глядя на нас. — Я рассудила, что раз уж есть спрос, то и предложение должно быть качественным. И начала принимать роды на дому. И ваших деток приняла.
— И подменили. Зачем?
— Затем, что меня попросила ваша, Соня, мать. Простите, имя ее я забыла, – подняла на меня глаза Инна. — Ваш ребеночек родился слабым, хилым. Нужны были анализы, конечно, которые я не могла сделать. Обычно после любых домашних родов приезжают медики, у мамочек мозги на место встают, и ребенка нормально осматривают. Но тогда ваша мама испугалась, да и я ее не утешила. Почти уверена была, что ребеночек… что он с отклонениями, – выдавила Инна. — А вторая девочка, по которой видно было, что крепко пьет, и Бог знает, чем еще занимается, здорового мальчика родила. Я и сказала, что Господь несправедливо поступает. У здоровой, правильной мамы рождается больной малыш, а у забулдыги – здоровый.
— Мама не могла, – помотала я головой. — Вы сказали, что она попросила вас подменить детей? Она… она не могла.
— Могла. И сделала это. Да позовите ее, и спросите, при мне она врать не будет, – Инна закрыла лицо ладонями. — Боже, как стыдно, как ужасно. Простите, пожалуйста!
— Зачем это было нужно?
— Она твердила, что у вас, Соня, жених хороший. Правильный. Заряженный, при деньгах. И вас ждет нормальная жизнь, а не прозябание в нищете. Она все время это твердила, – хрипло ответила акушерка. — Спрашивала меня, как многое повидавшую, многие ли мужчины остаются с женщинами, у которых больные детки рождаются. Я честно ответила, что… что мужчины не выдерживают. Уходят, и женщины остаются одни. Я правда была почти уверена, что у ребенка полно болячек! – вскинула она голову, и повысила голос, защищаясь. — Легкие слабые, кожный покров, сердцебиение… там проблем море, я видела таких деток, и когда у них брали анализы… я уверена была, что это «особенный» малыш. И ваша мать тоже, у нее ведь глаза есть. Не хотела она,
— Она не могла, – как заведенная повторяла я. — Не могла! Вы ведь врете?
Я задыхаюсь. Руки мелко дрожат. Мама, мамочка, как же так?! Зачем? За что?
— Она лучшей жизни для вас хотела, Соня. Мужика нормального, детей здоровых. Говорила, что парень молодой, девушку с больным ребенком бросит точно. Не женится. Разочаруется, что вы будете лечением ребенка заниматься, и семью забросите. Мужчины такое не любят.
— Вы всех мужчин скотами представляете? – зло рыкнул Камиль.
— Я говорю то, что сама видела. Тогда… не знаю, что на меня нашло, но мне тоже показалось нечестным, что у какой-то простигосподи здоровый, крикливый малыш, а у вас – такой хорошенькой, слабый и больной.
— Деньги взяла, да? – предположил Марат Аликович.
— Да. Деньги ваша мама мне дала, и я их взяла. И подменила деток, – тихо закончила Инна. — Я думала, что добро делаю. Но не зря я мысли о том дне постоянно от себя отгоняла, больно было думать. Ведь не добро совершила. Простите меня, если сможете.
ГЛАВА 17
— Маленький мой. Бедный. Любимый. Мое солнышко, – я тихо всхлипывала, беззвучно плакала, сидя над спящим Лёвой.
Сердце от боли разрывается.
За что? ЗА ЧТО???
Черным, как вороново крыло, чувством вины накрывает. Я задыхаюсь от него. Тону в черной морской пене, захлебываюсь соленой безжизненной влагой.
Она из моих глаз вытекает.
Никогда я не смогу Лёве компенсировать разлуку со мной. Он выжил чудом, благодаря Кристине. Не благодаря мне – той, которая должна была защищать. Не благодаря моей маме, которой я доверилась. Лёва только из-за незнакомой девушки выжил. Был бы он наедине с Дариной, он бы…
— Сонь, идем отсюда. С малышами сегодня побудут, – мне на плечи легли тяжелые ладони Камиля. — Ты задыхаешься.
Я и правда задыхаюсь, не вижу ничего от слез.
— Нельзя уходить. Меня итак слишком долго рядом не было, – я не узнала свой голос – каркающий, неприятный, как ножом по металлу. Или как ногтем по стеклу.
И стеклом по горлу. Говорить больно, думать невыносимо. Лечь бы, забыть все, как страшный сон, и проснуться в идеальном мире. Жаль, что так не бывает.
— Тебе сейчас с детьми лучше не оставаться. Проснутся – напугаешь, они ведь чувствуют все. Ну же, идем, сегодня мы здесь ночуем, завтра что-нибудь придумаем, обговорим все.
Я позволила Каму увести себя, и увидела, как в бывшую детскую Камиля тенью проскользнула их помощница по хозяйству. Снова доверяю своих малышей другой, я не должна ни на минуту их бросать, что я за мать такая?
— Соня, – Кам поднял меня на руки, когда я попыталась вернуться в детскую, и понес по коридору, — мы недалеко будем. Тебе нужно успокоиться.
— Мне нужно. Мне, только мне. Всюду я. К черту меня, Кам. К черту!
Не могу в голос плакать, скручивает всю, тело болит, мысли горят, плавят меня в своем огне. Я на кровати, Камиль нависает надо мной, прикасается к лицу, к волосам, а я реву. Некрасиво, рот искривлен, лицо мокрое, опухшее.