Ребенок от подонка
Шрифт:
— Я лучше всего умею опускать глаза. Но умею не только это, к счастью.
— Не стоит защищаться, девочка. Я не нападаю, – покачала она головой.
— Я знаю, что вы не нападаете. Пока что не нападаете.
Не знаю, что от нее ждать. Могу понять, что другого она желала для сына. Может, невесту из их круга. Или просто бойкую умницу-интеллектуалку. Или еще кого. Точно не обычную меня.
— Что поделать, он все равно к тебе вернулся. Даже если бы ты нагуляла ребенка, Камиль бы простил, – Лаура будто мысли мои прочитала. — Его как магнитом притянуло. В Японии он ведь отлично устроиться
— Камиль вернулся вовремя. Без него я бы не справилась. Не вернись он домой, возможно, не было бы у меня ни Марка, ни Лёвы.
Один бы в пожаре задохнулся, второго мне бы некуда было брать. И дедушки бы уже не было, возможно. Да и меня, скорее всего, тоже. Действительно, магнитом Камиля притянуло.
Можно ли влюбиться в человека еще сильнее, хотя казалось, что куда уже сильнее?
Можно. Когда привыкаешь к химии, которая столкнула, и узнаешь человека. Его слабости, его недостатки и достоинства. Узнаешь, как другой человек может ошибаться, и заглаживать вину. Как может любить. И в ответ на это и моя любовь начала разгораться сильнее. Не вымученная любовь из чувства благодарности, и потому что так нужно, а та, что от души идет.
— Дай, я сама его возьму, – кивнула мне Лаура, когда я покормила Лёву, и хотела вернуться к Камилю. Наткнулась на мой чуть удивленный взгляд, и добавила: — Пожалуйста.
Я передала осоловелого и сонного Лёву Лауре, чуть тревожась за нее. Лёва только поел, а еще он не в меру дружелюбен и любопытен. У Лауры длинные, распущенные волосы, массивные серьги, чокер перевитый жгутом из желтого и белого золота на шее. Как бы чего не вышло.
Она осторожно приняла малыша, и взглянула в его личико. Безусловной любви я не заметила, скорее – любопытство, теплоту и жалость. А еще умиление.
— Тяжеленький, – заметила она. — Как ты их постоянно на руках таскаешь?
— Своя ноша ведь. К земле не тянет, – пожала плечами.
В руках пусто, непривычно. Действительно, мальчишек я к рукам приучила. Хотя, наверное, все матери такие, если время позволяет проводить его с детьми.
Марат Аликович отреагировал на наше появление спокойно, а брови Камиля поползли вверх при виде матери с нашим сыном на руках. Я прижала палец к губам, чтобы он не комментировал это.
Лауру я не люблю, и никогда полюбить не смогу, но пусть у Лёвы будет бабушка.
И у Марка тоже должна быть.
— Что с адвокатом?
— Отец договорился, – прошептал Камиль. — Теперь…?
— Теперь едем к Алине Ярославовне, – вздохнула я. — С Марком. А затем в опеку и суд.
— И в ЗАГС.
— И в ЗАГС, – согласилась я.
Нужно уже уладить все это. Я почему-то верю, что с Алиной Ярославовной можно договориться.
— Сонь, отец на нашей стороне. Мы можем добиться того, что никто на обоих мальчиков права иметь не будет. Понимаешь это? Потому не тревожься. Марка не заберут, Лёву признаем, и даже не придется использовать грязные методы. Хотя я к ним готов. Ты просто помни, что в итоге оба они – наши, и не нервничай. Иначе запру дома, – шепнул мне Камиль на ухо, ласково заправил прядь волос за ухо, и на пару секунд прижался губами к моему виску.
—
— Тогда поехали, – Кам поднялся с дивана вместе с заснувшим Мариком на руках, а я обернулась к Лауре.
— Льва можете мне оставить, – слабо улыбнулась она. В глазах по-прежнему легкая неприязнь ко мне, но уже не откровенные ненависть и презрение. — Давно я малышей не нянчила, справлюсь. Не стоит постоянно детей по городу таскать. Замучили уже обоих.
— Езжайте, – кивнул нам Марат Аликович. — В опеку и суд вас будут сопровождать. Тебе, Камиль, позвонят, телефон держи включенным. Но постарайтесь решить все миром с этой…
— С Алиной Ярославовной, – подсказала я.
— Да, с ней.
Сначала мы, все же, поехали в ЗАГС. И подали заявление.
Я чувствовала себя так… так правильно. Хоть и канцелярщина, и банальность – все эти росписи и прочие атрибуты брака, но это ведь закономерно. Когда двое любят друг друга, и хотят объявить об этом всем. Что отныне партнеры, что и быт, и крышу над головой, и любовь, и радость и невзгоды теперь на двоих делить будут.
Кто-то потом разводится, не выдержав испытаний и не притеревшись, хотя все надеются, что женаты навсегда. Но в нашем с Камилем случае я уверена – если уж поженимся, то на всю жизнь.
Невзгоды уже были, да такие, которые и врагу злейшему не пожелаешь. Характерами мы притерлись, сжились, сплелись с друг другом. Знаем самые неприглядные черты друг друга.
Он однажды предал, бросив не разобравшись.
Я оказалась слишком слаба, чтобы бороться. Не за себя, не за правду. За нас не боролась, а мы ведь стоим того, чтобы бороться.
Оба хороши. Но теперь, наделав ошибок, и чуть не раскрошив и любовь нашу, и семью, мы вместе.
— Скоро станешь Гордеевой, – довольно улыбнулся Кам. — Все вы. Давай-ка теперь в опеку.
— Нет, теперь к Алине Ярославовне, – покачала я головой. — Потом уже в опеку, в полицию, куда угодно.
Мы сели в машину, устроив Марика в автолюльке, и Камиль вырулил на дорогу с парковки.
— В ЗАГСе я ждала, что вбегут ОМОНовцы, и нас с тобой повяжут, – призналась я.
— Ты пессимистка. Никто нас не повяжет, – спокойно произнес Камиль.
По-настоящему спокойно. Нет, понятно, что страхи у меня бывают глупые, и реагировать на них – с ума сойти можно, но Камиль так спокойно все новости принимает. Даже те, которые меня в ужас повергают.
— Кам, ты вот так просто принял все? Что Марк и правда не твой, что детей подменили, что Лёва – родной по крови? Тебя это не надломило?
Он бросил на меня острый взгляд, и пожал плечами. Пару минут мы ехали в тишине, и я ругала себя последними словами.
Это я вечно от всего в ужасе. Как расклеилась летом после того, как Кам ушел, и почти вся семья погибла, так и не смогла себя собрать. А то, что в последнее время случилось окончательно меня добило. Но это я – обычная, морально не стойкая, а Камилю-то с чего таким быть?