Ребята Джо
Шрифт:
— Как я любила кататься на этой старой яблоне! Ни одна лошадь не доставляла мне потом ни такого удовольствия, ни такого моциона, — сказала Эми, выглядывая в окно, как будто надеясь увидеть там старый фруктовый сад и игравших в нем детей.
— А как мне было весело в моих сапогах, — смеялась Джо. — Я до сих пор сохранила их бренные останки. Мальчики окончательно разорвали их, но я все-таки питаю к ним нежные чувства и с удовольствием прогулялась бы в них по сцене, если бы это было возможно.
— Мои любимые воспоминания относятся к грелке и колбасе. Боже, как бывало весело и как все это далеко от нас теперь! — сказал Лори, поочередно всматриваясь в обеих женщин и как будто с трудом представляя
— Не намекайте на то, что мы стареем, милорд. Мы только что расцвели и, право же, представляем собой очень хороший букет со всеми нашими бутонами вокруг нас, — ответила миссис Эми, расправляя складки своего розового кисейного платья с тем же довольным видом, с которым она девочкой рассматривала какой-нибудь свой новый наряд.
— Не говоря уже о наших терниях и щипах, — вздохнула Джо.
Жизнь ее была не из легких, и даже теперь она имела всевозможные причины для беспокойства.
— Пойдемте пить чай, мой друг, и посмотрим, что делает молодежь. Вы устали и нуждаетесь в некотором подкреплении. — И Лори, взяв обеих сестер под руки, повел их пить чай, который на Парнасе имелся в том же изобилии, как нектар в древности.
Они нашли Мегги в гостиной, просторной и красивой комнате, залитой солнечным светом и воздухом, так как все три окна, выходившие в сад, были открыты. В одном конце комнаты стоял рояль, а в другом, задрапированном темно-красными шторами, был устроен альков, представлявший собой домашнее святилище. Три портрета висели там, на стене, по углам стояли два мраморных бюста, а кушетка и овальный стол с вазой цветов составляли единственную мебель в этом уголке. Бюсты Джона Брука и Бетси, оба Эминой работы, были удивительно похожи и носили в себе тот отпечаток спокойной красоты, которая всегда напоминает изречение, гласящее, что «глина передает жизнь, гипс смерть, а мрамор — вечность». С правой стороны, как и подобало для хозяина дома, находился портрет мистера Лоренца. Старик был изображен с присущим ему выражением гордости и благодушия и сохранился здесь в том же свежем и привлекательном виде, как и в то время, когда девочка Джо восхищалась им. Напротив висел портрет тети Марч, завещанный ею Эми, в высоком чепце, с огромными рукавами и длинными митенками1[5], декоративно сложенными на ее лиловом шелковом платье. Время смягчило свойственную ей суровость, а около губ, с которых уже в течение многих лет не срывалось ни одного резкого слова, играла легкая улыбка, которая, быть может, вызывалась упорным взглядом красивого старика, висевшего напротив нее. На самом почетном месте, обвитый зеленой гирляндой и согретый теплыми солнечными лучами, висел портрет их нежно любимой матери. Он был сделан в знак благодарности знаменитым художником, в котором она приняла участие во времена его нужды и бедности, и сходство было настолько велико, что казалось, будто она улыбается своим дочерям, весело говоря им: «Будьте счастливы, я все еще с вами».
Сестры остановились, глядя на дорогое лицо с благоговением и нежной грустью, которая никогда не покидала их при воспоминании о матери: слишком велико было место, занимаемое ею в их жизни, чтобы оно когда-нибудь могло заполниться. Не прошло еще и двух лет, как она покинула их для лучшей жизни, но память о ней утешала и ободряла всех оставшихся здесь. Они ясно почувствовали это, инстинктивно стараясь приблизиться друг к другу, а Лори выразил то же словами, сказав убежденно:
— Я ничего лучшего не желаю для своей дочери, как чтобы она походила на нашу мать. С божьей помощью я достигну этого, так как всем, что есть во мне хорошего, я обязан этой святой женщине.
В эту минуту свежий голос запел «Ave Maria», и Бесс, добросовестно исполняя приказание отца, бессознательно вторила его молитве. Знакомые звуки той песни, которую так часто певала их мать, снова возвратили слушателей на землю из того мира мечты, куда они унеслись на минуту, и они уселись у открытого окна, наслаждаясь музыкой, а Лори принес им чай, и нежная заботливость, с которой он оказывал эту маленькую услугу, делала ее тем более ценной.
Вскоре пришли Нат с Деми, за ними последовали Тедди, Джози и профессор со своим верным Робом. Все горели нетерпением узнать подробности о «мальчиках». Звон посуды и оживленный разговор наполнили собою комнату, и заходящее солнце озаряло своими лучами веселое общество, расположившееся на отдых после многотрудного дня.
Профессор Баэр сильно поседел, но сохранил свой прежний веселый и здоровый вид. Он имел возможность посвятить себя своему любимому делу и занимался им с таким увлечением, что весь колледж чувствовал его благотворное влияние. Роб, насколько позволял его возраст, был вылитой копией отца. Он так любил науку и настолько во всем подражал отцу, что его уже прозвали «молодым профессором».
— Итак, мой друг, мы опять получаем наших двух мальчиков и можем радоваться этому, — сказал мистер Баэр, с сияющим лицом подходя к Джо и пожимая ей руку в знак поздравления.
— О Фриц, я так рада за Эмиля, и за Франца тоже, если только ты не имеешь ничего против. Ты знаешь Людмилу? Хороший это брак? — спрашивала миссис Джо, передавая ему чай и усаживаясь к нему поближе, словно приветствуя в нем свою опору и в радости, и в печали.
— Все идет отлично. Я видел девушку, когда ездил навещать Франца. Она была тогда еще маленьким, но милым и симпатичным ребенком. Блюменталь доволен, кажется, и мальчик будет счастлив. Он слишком немец в душе, чтобы жить вдали от родины, и он будет служить нам связующим звеном, а это мне очень приятно.
— А Эмиль в следующее плавание будет назначен помощником штурмана, разве это не хорошо? Я так счастлива, что повезло именно твоим мальчикам; ты стольким пожертвовал ради них и их матери. Ты не придаешь этому значения, мой друг, но я не могу этого забыть, — сказала Джо, взяв мужа за руку, как будто она снова была девушкой, а ее Фриц только что сделал ей предложение.
Он весело рассмеялся и шепнул ей, загораживаясь ее веером:
— Если бы я не приехал в Америку ради моих бедных малышей, я бы никогда не нашел свою Джо. Воспоминание о прошлых тяжелых временах очень дорого мне теперь, и я благословляю Бога за все то, что я потерял, так как в награду я получил свое счастье.
— Смотрите, смотрите! Здесь втихомолку идет страшный флирт, воскликнул Тедди, поглядывая за веер именно в этот критический момент, к великому смущению своей матери и к удовольствию отца, ибо профессор никогда не стыдился того факта, что считал свою жену лучшей женщиной в мире. Роб быстро выпроводил своего брата в окно, но он также быстро возвратился в другое, а миссис Джо захлопнула свой веер и держала его наготове как средство самозащиты от вторичного нападения своего непокорного сына.
Мистер Баэр поманил Ната чайной ложкой, и последний остановился перед ним с лицом, отражавшим почтительную любовь, которую он испытывал к своему благодетелю.
— Я приготовил тебе письмо, сын мой, к моим старым друзьям в Лейпциге. Они примут в тебе участие в этой новой жизни и могут быть тебе полезны, так как вначале ты страшно стоскуешься, Нат, и будешь нуждаться в утешении, — сказал профессор, передавая ему несколько писем.
— Благодарю вас, сэр. Да, я думаю, что сначала будет очень одиноко, покуда я не привыкну, а потом музыка и надежда на успех ободрят меня, — отвечал Нат, который со страхом и радостью покидал своих старых друзей в поисках новых.