Ребята и зверята (илл.)
Шрифт:
Из-за такого несуразного Чубаркиного поведения Наташа рассорилась в детской группе со своей учительницей. Они никак не могли столковаться.
— Какие животные называются дикими, а какие домашними? — спросили у неё.
— Которые живут дома — те домашние, а которые убегают — дикие.
— Ну, назови какое-нибудь дикое животное.
— Лошадь,— не задумываясь, ответила Наташа и пояснила: — Чубарка наш всё время убегает.
— Ну, а домашние тогда кто же?
— Домашние? Лиса, волк. Они никуда не убегают. Только в погреб очень лезут и в курятник.
Взрослым оставалось только расхохотаться.
— Вот история! Всё в голове перепуталось.
Наташу это обидело.
— Нет, ничего у меня не путалось. Жеребец — самое беглое животное. А лиса у нас только по шкафам роется, за сахаром. Я это знаю наверное: лиса у нас живёт целых три года. И волки. И никуда никто не убегает.
Так они и не поняли друг друга.
Учительница не стала доказывать, что исключения только подтверждают общее правило.
А Наташа, когда выросла, сама поняла и очень посмеялась над своей ошибкой.
Соня и я болели свинкой. Шеи у нас распухли, выходить нельзя. Мы сидели и тосковали, запертые отдельно от всех в комнате с надписью «свинюшник».
Снаружи весна, солнце, ласточки, всюду гроздья сирени, и все знакомые ребята уезжают в поле, встречать Первое мая.
Юлю и Наташу тоже пустили встречать. Они прибежали к нашему окошку круглолицые, загорелые и, прижимая к стеклу уже облупившиеся от солнца носы, что-то кричали, рассказывали нам и хохотали. Приводили к окошку Чубарого. Он смотрел через стекло на наши закутанные головы.
Сквозь ограду виднелись линейки с ребятами. Учитель из Михайловки с флейтой, руководительница детской площадки с гитарой... Кто-то принёс фотографический аппарат. Подъехало ещё множество народу.
Стало по-весеннему весело и оживлённо.
Наташу посадили на одну из линеек, а Юля и двое докторят покатили верхом. Мама вышла за калитку, помахала им вслед, а Юле, сверх того, погрозила. Потом пришла к нам в «свинюшник» ставить компрессы.
— Ты что это, мама, грозила?
— А то я грозила, чтобы помнила что надо и ехала поосторожнее.
Юля ехала сбоку линейки и отлично всё помнила. Но эти докторские — ох, и отъявленные же были ребята! — опять стали приставать к ней, чтобы гоняться. Пришлось согласиться.
Тележки пропустили вперёд. Остановились, сгрудились и стали уславливаться, докуда скакать.
С вечера прошёл дождь. Рыхлое, ещё не просохшее поле тянулось к горам и вдалеке словно провалилось в черноту ущелья. Там, где исчезала дорога, чуть маячило сухое дерево.
— Скачем до дерева!
Досчитали до трёх и поскакали.
— Смотрите, гоняются! — закричали впереди на тележках.
Три годовалые тёлки стояли у края дороги. Они повернули головы навстречу лошадям и ждали. Потом задрали хвосты, замычали и ринулись вперёд.
На беду, одна замешкалась перед Чубаркиной мордой. Он споткнулся на полном ходу и сразу упал на колени.
Юлию словно сорвало с седла и бросило о землю.
— Я глянула,— рассказывала после Наташа,— она упала, и голова у неё откатилась в сторону, как арбуз. Ох, как я испугалась! Соскочила с повозки, подбежала, вижу — это шляпа пустая. А Юля лежит с закрытыми глазами. И Чубарый стоит рядом, отряхивается. Потом стал толкать её носом. Тут подбежали чужие и спугнули его. Я закричала: «Чубарку ловите!»—и скорее за ним.
Учителя не успели опомниться, как коротенькие Наташины ноги замелькали вдогонку за лошадью. Все окончательно растерялись: одна в обмороке, другая куда-то умчалась.
Не долго думая, михайловский учитель пустился за Наташей. Замечательная это была картина: вниз по дороге, балуясь и играя, рысил жеребец. За ним, расстегнув пальтишко и сдвинув шапочку на затылок, поспевала толстенькая девочка, а за ней, придерживая рукой падавшее пенсне, бежал учитель:
— Наташа, Наташа, подожди!
Он махнул рукой. Пенсне моментально свалилось. Этого ещё недоставало! Учитель сощурился, замигал глазами и, встав на четвереньки, пристально уставился в грязь.
А Наташа тем временем мужественно топала калошами, не теряя Чубарого из виду:
— Чубарик, Чубарка! Ну остановись ты хоть на одну минуточку!
И Чубарый как будто услыхал — пошёл всё тише, тише и остановился. Он поднял голову и загляделся на коров.
Ну, Наташа, теперь разводи пары! Долой калоши — мешают только. Раз, два — калоши полетели в разные стороны.
Наташа ринулась в обход.
Ох, и жаркий же это был день! Пальто и шапка отправились за калошами.
— Чубаренький! Чубаренький! Тпрусь, тпрусь!
Наташа собрала подол платья мешочком и сделала вид, что несёт овёс. Конь недоверчиво покосился, вздёрнул мордой, отбежал несколько шагов и снова покосился.
— Тпрусь, тпрусь! — твердила Наташа с отчаянием. Она как будто помешивала и пересыпала овёс в подоле, а сама подбиралась всё ближе и ближе.
Чубарый потянулся, шевельнул ноздрёй и заглянул в платье.
Наташа быстро ухватила повод. Попался! Теперь уже незачем притворяться. Она опустила платье. Чубарка не поверил, что его надули, и принялся разыскивать овёс. Он дул Наташе в лицо, дёргал её зубами за платье и даже куснул за живот.
Он тормошил её до тех пор, пока она не шлёпнула его по большой лоснящейся щеке:
— Нагнул бы лучше голову, дурной! Надо же мне перебросить поводья.
Ну вот, теперь всё как следует. Остаётся только сесть в седло. Вы думаете, это легко сделать, если стремена подняты так высоко, что до них не дотянешься?