Рецепт Екатерины Медичи
Шрифт:
— Вот уж не думал, что кому-то придет нынче охота рыться в старинных книгах! — слышит она надтреснутый, скрипучий голос за спиной и, обернувшись, едва подавляет желание осенить себя крестным знамением, потому что позади никого нет!
В следующую минуту Марика понимает, что ошиблась: за ее спиной все-таки стоит человек, просто он очень мал ростом и едва-едва достигает высокой девушке до плеча. Это старик, древний старик. У него пергаментная кожа, туго обтянувшая кости лица, бесцветные глаза, провалившиеся щеки и сухой тонкогубый рот. Ему лет сто, честное слово, никак не меньше, а может быть, и больше. Он завернут в потертый коричнево-зеленый плед, а на голове… на голове у него белоснежный парик с косицей и черной лентой на затылке!
— Вы герр Бенеке? Здравствуйте, я так рада… — беспомощно лепечет Марика, с трудом подбирая слова, до того она изумлена видом антиквара.
— Я тоже был бы рад, если бы смог быть вам полезен, — отвечает старик. Кажется, будто говорит не живой человек, а некая механическая шкатулка, изготовленная самое малое триста лет назад. — Вы ищете какую-то конкретную книгу или просто хотите посидеть, подышать пылью веков?
Пыль веков? Боже мой, да неужели и здесь Марика вынуждена будет дышать этой самой пылью? Ну нет! Она не войдет в дом. Пусть этот ходячий манускрипт вызовет к ней Сильвию, они поговорят на относительно свежем воздухе. Лучше дышать пылью развалин, чем пылью веков!
Однако Марике не хочется обижать старика. Ей удается и сохранить приветливое выражение лица, и говорить мягко, даже ласково:
— Герр Бенеке, вам просила передать привет девушка по имени Флора. Она сказала, что вся ее семья спаслась и даже кошка Сьерра в целости и сохранности.
Что-то мелькает в бесцветных глазах, какое-то подобие улыбки.
— Храни их всех Господь, — скрежещет старый механизм. — Храни их всех Господь! В том числе и Сьерру. Я нашел котенка на улице и подарил Флоре. Это было шестнадцать лет назад. Флоре было тогда четыре года… Она хорошая девочка, она никогда не дразнила меня обезьяной, а называла — герр капитан.
— Герр капитан?
Кажется, эта старая обе… в смысле, этот старик, действительно немножко похожий на обезьянку, спятил!
— Давно, шестьдесят лет назад, я был самым настоящим капитаном! Где я только не побывал, каких стран не повидал! В память о лучшем времени моей жизни я и назвал кошку Сьеррой. А вы пришли только передать мне привет от Флоры? Только за этим, моя красавица?
Мужчины сегодня необычайно великодушны к Марике. Все, от мала до велика. Под малым подразумевается водитель «Опеля», похожий на Конрада Вейдта, который по сравнению с ходячей мумией-антикваром кажется просто новорожденным младенцем.
— Извините, герр Бенеке, я ищу не книги. Я ищу Сильвию Герсдорф. Я видела надпись на стене, там сказано, что она живет у вас.
— Увы, нет, — качает головой Бенеке, и у Марики обрывается сердце.
— Как нет?!
— Не надо так пугаться, — скрипит старая шкатулка. — Дорогая Сильвия — она моя правнучка, должен вас уведомить, — пожила у меня только три дня, а вчера за ней приехал ее муж, Эрик, и увез ее в какой-то отель. Конечно, там ей будет удобней, чем у меня. Ей приходилось спать на полу, на одном только тюфяке, среди моих стеллажей и полок, и она жаловалась, что по ночам из книг выходят призраки и танцуют вокруг нее, шепчут на разные голоса, смеются, поют и даже склоняют ее на всякие неприличные проделки.
«Бедная Сильвия! — думает Марика. — Наверное, она натерпелась такого страху во время бомбежки, что тоже сошла с ума, как та девушка на развалинах…»
— А вот и нет, — скрипит старик, и Марика испуганно прижимает ладонь ко рту: неужели она настолько забылась, что заговорила вслух?! — Вот и нет. Она не сошла с ума. Это запах старых книг. Понимаете, он кружит голову, как вино, старое, хорошо настоявшееся вино… — поясняет Бенеке. — Пыль веков, как принято выражаться.
Опять эта пыль веков!
— В каком же отеле теперь живет Сильвия?
— Зайдите ко мне, — говорит Бенеке. — Я поищу бумажку с названием. Дорогая Сильвия написала название на бумажке крупными буквами, чтобы я смог прочесть без лупы. Я ее положил… Куда же я ее положил? Да вы зайдите, зайдите!
Он выпрастывает из пледа ручонку, похожую на обезьянью лапку, и приглашающе машет ею.
Марика смотрит растерянно. Куда же Бенеке зовет ее? В магазин? Но он явно переоценивает силы Марики. Дверь заложена брусом, отодвинуть который сможет разве что рота ражих ландскнехтов!
— Вот сюда, сюда! — скрипит механическая шкатулка, и Марика вдруг видит маленькую закопченную дверку в стене, довольно далеко от главной, заколоченной, двери. — Заходите сюда.
Он поворачивает в замке маленький ключик и входит в темноту, словно проваливается куда-то. Впрочем, через мгновение вспыхивает яркий свет, и Марика даже ахает от изумления.
— Да, — важно сообщает Бенеке и приглашающе машет ей из глубины комнаты, от пола до потолка плотно уставленной стеллажами, — у меня свой генератор.
Это слово в его пергаментных устах звучит так дико, что Марика даже спотыкается.
— Да, генератор. Потому что я не могу себе позволить зависеть от причуд городского электроснабжения.
Марика снова спотыкается.
— Мои книги следует хранить в сухом помещении. И, разумеется, никаких свечей, никаких керосиновых ламп, это смертельно опасно. Мгновение — и все здесь запылает костром! Когда бомбили, я не пошел в убежище. Я стоял с огнетушителем наготове… Смотрите себе под ноги, милая барышня, что ж вы все время спотыкаетесь?! Да, я стоял с огнетушителем наготове, однако молился, чтобы не пришлось его применить, ведь для моих фолиантов вода и пена были бы так же смертельны, как огонь. И Господь смилостивился, уберег меня и мои книги. Так, куда же я положил записку дорогой Сильвии?..
Голос Бенеке тает в необозримых недрах магазина, а Марика оглядывается.
Никогда в жизни она не видела так много книг! Их библиотека в Риге, которая когда-то представлялась ей неисчерпаемым кладезем книжной премудрости, сейчас кажется жалкой и убогой по сравнению с этими неисчислимыми запасами. Магазин Бенеке мог бы сравниться с национальной библиотекой целого княжества. Трудно представить, как здесь можно жить, ходить, спать… Бедная Сильвия! Наверняка по ночам ей тяжко приходилось. Марика даже сейчас, при свете, как будто слышит настойчивый разноголосый шепот, который раздается со всех сторон!