Рецепт Екатерины Медичи
Шрифт:
«Почему — даже?!» — обиженно думает «низшее существо», лежащее рядом с Рудгером, но не перебивает и слушает.
— Англичанам уготована участь рабов: после взятия Великобритании все здоровые мужчины от семнадцати до сорока пяти лет будут интернированы и отправлены на континент для работы на заводах Великой Германии. А впрочем, к чему частные примеры? Не только географическая карта, но и лицо Вселенной должно преобразиться. Никаких препятствий не должно остаться для торжества ариогерманского человека! Это высшая цель, а значит, для нее все средства хороши, все оправдано. Ты когда-нибудь читала Макиавелли? «В поступках людей, и в особенности принцев, не боящихся предстать перед чьим-либо судом, значение имеет только результат. Пусть правитель мечтает лишь о том, чтобы сохранить жизнь себе и своему государству; если он преуспеет в этом, любые средства,
— Тогда Екатерина Медичи — именно женщина Макиавелли, — говорит с усмешкой Марика. — Для нее цель оправдывала средства, другое дело, что цели она так и не добилась. И профессор Теофил Торнберг — тоже человек Макиавелли…
— А между прочим, наш Торнберг и впрямь сложная личность, — задумчиво говорит Рудгер. — Он хочет меня погубить, но честно попытался предупредить: «Вы идете к опасности, Меркурий!» Очень благородно, ничего не скажешь!
— Значит, пресловутый «флажок» все же черно-белое изображение красно-белого квадрата, а никакой не знак сложности человеческой натуры? — спрашивает Марика. — То-то я не могла найти этот знак в энциклопедии!
— На самом деле книга, которую ты листала, вовсе не энциклопедия, а так себе, пособие для любителей, — снисходительно улыбается Рудгер. — Но такого знака в классической семиотике и впрямь нет. Думаю, Торнберг имел в виду тот знак, о котором ты говоришь, который проставлен в письме твоего дядюшки: красно-белый квадрат из Международной системы сигналов, обозначающий опасность. Не зря же около P.S. стоит восклицательный знак и первая буква моего имени. Это и впрямь настойчивый призыв ко мне. Но тут есть и еще одно тревожное предупреждение.
— Какое же?
— Руна Феху. Это не просто руна сохранения опыта нынешней жизни в последующей. Это еще и руна огня, хаотичного мощного огня. Того самого, который, встретившись со льдом, породил когда-то нашу Вселенную. Однако тот же самый огонь и разрушит мир в день, когда наступят сумерки богов.
— Ты что, тоже серьезно занимаешься семиологией? — с некоторым удивлением спрашивает Марика.
— Одно время я действительно всерьез интересовался оккультными науками, а в этом деле без основ семиологии не обойтись, ведь в оккультизме очень многое основано на тайных знаках. Но та книга, которую достал для меня наш общий знакомый Бенеке, наполовину посвящена именно криптологии. Знаешь, что это за книга? Ну, попытайся угадать! Четвертый том сочинений Гаурико, выписки из которого мы видели в бомбоубежище в руках у Торнберга! — В голосе Рудгера звучит неподдельное торжество. — Сказать, что это редкость, значит ничего не сказать. Я заплатил за нее целое состояние. Но я мечтал о ней с юных лет, с тех самых пор, как мне рассказал о ней мой учитель, Рудольф Штайнер, узнавший о ней от Торнберга. И вот наконец-то она у меня! Разумеется, она в моем личном сейфе, в моем доме, не то я бы ее с удовольствием показал тебе, можно сказать, как коллеге. Правда, я так и не нашел в ней то, на что надеялся, но система шифра, которую применил Торнберг, мне совершенно ясна. У него есть кое-какие новации, например, морской сигнальный флажок, а в основном все по Гаурико.
— А там есть гороскоп Екатерины Медичи?
— Конечно. Ради него я в основном и пытался эту книгу добыть. Я так понял, Торнберг давал вам прочесть выписку из него?
— Да.
— А ты не помнишь текст? Конечно, нет…
Марика чуть хмурится. Странно, почему Рудгер считает ее какой-то беспамятной дурочкой? Вроде бы у них спор сейчас шел на равных… Или и впрямь его идеал ариогерманской женщины — босая, беременная, у плиты? А между тем у нее отличная память! Она всегда могла запомнить стихотворение, прочитав его два или три раза вслух. Конечно, пророчество Гаурико — не стихотворение, и прочла его Марика только раз, причем не вслух, однако кое-что в памяти осталось.
Она прикрывает глаза, пытаясь восстановить в кончиках пальцев ощущение шероховатого бумажного листка с текстом, вспомнить легкий плеск волн Сены о камень набережной, запах парижского ветра, а главное — вспомнить четкий, немного вытянутый и склоненный вправо почерк Торнберга. А затем Марика начинает говорить:
— Там сначала что-то сказано о главе городов Париже, о пяти золотых лилиях, которые качались над колыбелью Матери Королевства, которая прольет море крови и осквернит свое имя, но укрепит святой престол. Ее вернейшей сподвижницей будет та, чье имя сгладят века…
Марика с трудом подавляет тошноту, которая подкатывает к горлу. Одновременно с текстом встает в памяти и другое воспоминание… Нет, об этом думать нельзя!
— Не помню дословно, но смысл в том, что она будет возрождаться через многие поколения. «Ее назовут именем святой с копьем в руке, и птицы будут воспевать ее красоту. Только она запомнит то снадобье, которое придаст вечную силу крови Христовой, но это на многие века составит великую тайну, и вовеки будет прославлен народ, которому удастся эту тайну воскресить…»
Марика как будто видит листок с текстом, читает как будто по нему пророчество Гаурико вплоть до последних слов: «Сухой боярышник расцветет в знак того, что богоугодны, что священны будут деяния твои, о королева-мать!»
Марика переводит дыхание и открывает глаза.
— Браво! — тихо говорит Рудгер и притягивает ее к себе, но не со страстью, а словно бы благоговейно. Целует в лоб. — Браво! Почти слово в слово! Кстати, ты обратила внимание, что в пророчестве сформулированы основные принципы расовой доктрины рейха? «Нельзя мешать в одной чаше нечистоты и благородное вино, ибо вкус и запах той смеси будут ужасны. Семена, политые этой смесью, заполонят державы…» Ну и так далее, про кровь и пепел. Однако ты пропустила несколько слов. Ты прочла так: «Ты должна уничтожить эти семена, не поддаваясь сомнениям, иначе принесешь гибель тому семейству, в которое войдешь, и сыновья твои уступят трон тому, кого ты ненавидишь. Ты должна сделать это, помня, что грех и святость — это вовсе не то же, что зло и добро». А на самом деле у Гаурико так: «…Сыновья твои уступят трон тому, кого ты ненавидишь, и обречен на гибель будет всякий, кто попытается омочить руки в пролитой тобой крови, почувствовать ее вкус и запах. Обречен в веках. Пусть остережется он даже коснуться тайны, ибо не для смертных забавы титанов, пытающихся равняться с богами».
— Нет, — убежденно говорит Марика. — Этого в том тексте, который читали мы с Бальдром, не было.
— Интересно, — криво усмехается Рудгер. — Меня он хоть как-то попытался предостеречь в записке, а вас с Бальдром не пощадил.
— Я не понимаю, — встревоженно смотрит на него Марика.
— Безусловно, Гаурико пророчит, что, если Екатерина не сможет уничтожить эти семена — в смысле, всех гугенотов, то она принесет гибель семейству Валуа. И в самом деле: все сыновья ее были убиты, и на трон воссел Генрих Наваррский, которого она жестоко ненавидела. Но опасность была не только в этом. И не только для самой Екатерины! Всякий, кто попытается повторить ее опыт или хотя бы узнать, как он был проделан, пусть это и произойдет много лет и даже веков спустя, подвергается опасности. Да, он дарует благо своей стране («вовеки будет прославлен народ, которому удастся эту тайну воскресить»), но сам… Обрати внимание: «Обречен на гибель будет всякий, кто попытается омочить руки в пролитой тобой крови, почувствовать ее вкус и запах». Конечно, это и впрямь судьбоносная тайна: уничтожение инакомыслящих! Уничтожение целой нации! Именно поэтому Гаурико подчеркивает: «Не для смертных забавы титанов, пытающихся равняться с богами». Торнберг не просто так решил загрести исторический жар чужими руками, то есть найти новое воплощение Мари-Поль де Лион с моей помощью, а для получения информации от нее использовать вас с Бальдром. Он поверил в пророчество Гаурико! В общем-то, неудивительно, ведь практически все его пророчества сбылись. А значит, должно сбыться и это: те, кто прикоснулся к тайне Екатерины Медичи, должны погибнуть. Вы с Бальдром стали для Торнберга этаким живым щитом. Могу себе представить, как он жалел, что столько усилий пропало напрасно. Конечно, жаль, что утеряна тайна рецепта, я-то думал, что он найдется в четвертой книге Гаурико, но, видимо, он был доверен Екатерине Медчии из уст в уста. Хотя, с другой стороны, и хорошо, что проклятие не коснется ни тебя, ни фон Сакса. Ведь вы ничего не узнали!
— Почему ты так думаешь? — растерянно бормочет Марика. — Бальдр… Он признался мне, что знает тайну! Он сам не представляет, каким образом она оказалась в его голове, в его памяти, но он убежден, что знает ее.
— Тайну Екатерины Медичи, на которую намекает Гаурико?
У Рудгера даже голос садится от волнения.
— Да, да!
— Не может быть… И что он намерен с этим делать?
— Не знаю, — уныло говорит Марика. — Мы не виделись после возвращения из Парижа, у меня нет о нем никаких вестей. Он хотел разыскать Торнберга, выяснить его истинные цели в обмен на раскрытие тайны…