Рецепт Екатерины Медичи
Шрифт:
— Вернер не был евреем, — качает головой Рудгер. — Правда, он занимался их спасением по линии организации «Подводники» [40] и некоторых других. Кое-кого удавалось вывезти за границу, кого-то снабдить другими документами, других перевести на нелегальное положение. Но кроме того, они с Лоттой были влюблены друг в друга и мечтали пожениться, хотя знали, что у них никогда не будет детей.
— Господи, это еще почему? Мне кажется, Лотта была здорова и вполне могла бы…
40
Подпольная оппозиционная организация, реально существовавшая в Берлине в годы Второй мировой войны.
Марика печально вздыхает, вспомнив, как однажды они с Лоттой ужасно серьезно обсуждали проблему предохранения в постели. У Марики тогда только-только начался роман с Бальдром, она еще ничего толком не знала о своих циклах, а Лотта все выспросила у знакомой, весьма опытной в таких деликатных вопросах женщины. Марика отлично помнила, что Лотта тоже опасалась неожиданно забеременеть — в будущем, конечно, когда у нее тоже появится любовник… Опасалась — значит, могла!
— Дело совсем не в Лотте, — объясняет Рудгер. — Дело в Вернере. Понимаешь, еще в юности он был подвергнут операции и стерилизован.
— Что?! Почему? — восклицает Марика.
— Ты когда-нибудь слышала о принудительной стерилизации рейнских бастардов?
— Ничего и никогда.
— После мировой войны, в 1920 году, по соглашениям Версальского мира, Рейнская область была на некоторое время оккупирована франко-африканскими войсками. Некоторые немецкие женщины произвели на свет детей от этих солдат (одни были подвергнуты насилию, другие вступили в связь по любви). Однако, согласно расовой теории рейха, эти дети, названные рейнскими бастардами, не имели права на дальнейшее размножение. И после установления нового порядка они были принудительно стерилизованы. Кстати, насколько я знаю, стерилизации подверглись и случайно зачисленные в эти ужасные списки люди. Одним из руководителей безумного действа, одним из его главных лоббистов был Теофил Торнберг, который, кстати, являлся близким другом авторов расовой теории. Так вот Вернер попал в число стерилизованных подростков.
— Его кастрировали? — в ужасе спрашивает Марика, вспоминая то, что узнала в Париже о кастрации мертвых гугенотов.
— Нет, это несколько иная операция. У мужчины сохранились способность желать и любить женщину, но оплодотворить ее он не может.
— Вернер знал, что в той истории замешан Торнберг?
— Может быть, и знал. А что?
— Ну, я думаю, вдруг он не удержался и набросился на Торнберга там, около бомбоубежища, и тот его убил, именно защищаясь, а не только для того, чтобы таким немыслимым образом передать тебе шифровку.
— Сомневаюсь, — качает головой Рудгер. — Только нам теперь этого уже не узнать. А скажи, ты не можешь попытаться хотя бы приблизительно восстановить рисунок? Вдруг мне удастся кое-что разглядеть такое, что осталось не прочитанным тобой и Алексом или что попытался скрыть Торнберг?
— Почему приблизительно? — с небрежной улыбкой говорит Марика. — Я отлично помню, как выглядела шифровка. Дай бумагу и карандаш, я нарисую.
Рудгер выполняет ее просьбу. Пока он, не одеваясь, проходит по комнате, Марика исподтишка разглядывает его отлично сложенное, сильное тело, покрытое бесчисленным, как ей кажется, числом бледно-розовых рубцов. Полное впечатление, что с Рудгера содрали кожу и она еще не вполне наросла. Впрочем, так оно и было десять лет назад. Он говорил, что женщинам противно видеть эти шрамы. Ну да, наверное, но только потом, потом… Сейчас и Марике неприятно на них смотреть. Но нельзя, чтобы Рудгер заметил ее чувства, это его оскорбит! И она, быстро отведя от него глаза, принимается рисовать на поданном ей листке бумаги:
Рудгер берет рисунок — и глаза его расширяются.
— Ты уверена, что все было нарисовано именно в таком порядке?
— Вернее, в беспорядке, — уточняет Марика. — Это бустрофедон.
Она охотно щеголяет мудреным словцом, уверенная, что Рудгер сейчас спросит, что это за штука такая. Но ошибается.
— Никакого бустрофедона я тут не вижу, — спокойно отвечает он. — Все расположено по порядку, все знаки. Это Торнберг говорил про бустрофедон? Ну и заморочил же он тебе голову! И никаким юдофильством тут даже не пахнет. Как я и подозревал, впрочем. Разумеется,
означает древнееврейское слово mem, смерть. И все в этом так называемом рецепте должно было служить истреблению данной нации. А как же иначе? Торнберг, с его-то навязчивой идеей возрождения ариогерманского богочеловека, — юдофил? Да скорее Карла Либкнехта можно назвать юдофобом!
Марика не знает, кто такой Карл Либкнехт, да и вообще он ее очень мало волнует. Точнее, не волнует вовсе. Гораздо больше ее интересует упоминание об ариогерманском богочеловеке. Она читала об этом в «Свастике и саувастике», но мало что поняла.
— Что это значит — возрождение ариогерманского человека?
Рудгер усмехается:
— Ты, как и все жители Германии, не раз слышала три таких слова — «расовая доктрина рейха». Но в обывательском восприятии смысл доктрины сводится к примитивному: после мировой войны мы пережили крах всего, к власти пришли смертельные враги Германии — евреи. Чтобы возродить Германию, нужно уничтожить евреев. Вот и все! Как только сбудется сия заветная мечта одурманенного нацистами берлинца, гамбуржца, дрезденца и так далее, жить станет так хорошо, что умирать не захочется. А поскольку евреи отравляют мир своим зловонным дыханием не только в Германии, значит, необходимо уничтожить их по всему миру. Но это, повторяю, искаженная квинтэссенция подлинной расовой теории, согласно которой люди делятся вовсе не на евреев и неевреев, а на арийцев и пигмеев, на высшие и низшие существа. Именно эту теорию всю жизнь исповедовал и исповедует Торнберг. Разумеется, не он создал ее. Он подхватил идеи Гербигера, Ланца, Гурджиева… Кстати, Торнберг долго жил в России и находился под очень сильным влиянием Гурджиева и его теорий. Но вернемся к расовой доктрине. Суть ее, коротко говоря, состоит в том, что ключ к жизни Вселенной — борьба между льдом и пламенем. Борьба эта развивается циклично. Каждые шесть тысяч лет наша планета подвергается наступлению льда. Встречаются лед и пламень. Происходят потопы и крупные катастрофы. Но цикличные периоды обновления проходит и человечество — через каждые семьсот лет. Луна приближается к Земле, и под ее влиянием человек способен осознать свое место в круговороте Вселенной, свою ответственность за нее. Он начинает задумываться над разницей в словах: человек-бог и человек-раб. Ранней и наиболее высшей формой жизни на планете было именно существование богов — Theozoa, но один из божьих детей по имени Адам положил начало племени Anthropozoa, совокупившись со звероподобным существом по имени Ева.
— Но ведь Еву Бог создал из ребра Адама, — робко возражает Марика.
— Да, но, по теории учителей и единомышленников Торнберга, Ветхий Завет и Библию в том варианте, в каком читаем их мы, создали именно эти звероподобные существа, пигмеи, читай — иудеи, возвеличившие роль своего племени. Одним из апостолов этой теории был некто Шлегль, чьи новые переводы Библии были даже запрещены церковью, страшно перепугавшейся того, что она, оказывается, веками учила человечество вовсе не тому, что есть на самом деле, и всю теософию придется ставить с ног на голову. Итак, корень всякого зла в мире скрыт в животной природе человека. Адам положил начало роду существ низших, пигмеев, которые постепенно вытеснили с лица земли человекобогов. А ведь они обладали теми способностями, которые можно назвать сверхъестественными: даром телепатии, восприятием и передачей электрических сигналов и вообще всем тем, что мы униженно считаем всемогуществом. И вот настали сумерки богов. Человек-раб прочно утвердился на земле… Однако каждые семьсот лет Творец дает своим детям шанс вернуть предначертанный порядок вещей и победить низшие существа, которые нельзя даже и с животными-то сравнить, ибо это унижает животных. Они — люди только по внешнему виду, но не имеют права так называться. Цыгане, негры и евреи — не люди в действительном смысле слова, а зловредные мутанты, родившиеся во времена неких космических катаклизмов. Они прокляты Творцом, существуют такими, какие они есть, в порядке кары Божией, однако жизненная стойкость их настолько велика, они настолько прочно лишены каких-либо сдерживающих моральных, нравственных принципов, что поработили человечество, утвердившись у власти в таких гигантских странах, как, например, Россия и Америка. «Они так же далеки от нас, как породы животных от подлинной человеческой породы», — любит говорить наш фюрер. И добавляет: «Это не значит, что я называю еврея животным. Евреи гораздо дальше от животного, чем мы. Это — существо, чуждое естественному порядку». Поэтому уничтожить еврея — вовсе не значит совершить преступление против человечества: евреи не являются частью человечества.
Сейчас, по мнению наших идеологов, настал именно такой исторический период, когда раса человекобогов может взять реванш. Арийцы — прямые наследники божественного племени! А значит, именно им предстоит очистить мир от пигмеев. На бытовом уровне для этого нужно вернуться к тем принципам жизни, которым подчинялись человекобоги. Низшие расы следует подавить физически. Поскольку культура Европы создана в тот период человечества, когда умами его владели порожденные евреями губительные теории, эта культура должна быть разрушена. Наука? Долой и ее! По мнению фюрера, нордическая и национал-социалистическая наука противостоит науке иудейско-либеральной. Социализм, демократия, феминизм — да только за одно произнесение этих слов следует казнить! Дальнейшее размножение пигмеев на завоеванных территориях и в самой Германии должно быть остановлено при помощи физического уничтожения или принудительной стерилизации. Причем речь идет не только о евреях. Я рассказывал тебе о стерилизации рейнских бастардов. Одно из средств сохранить чистоту германской крови — эвтаназия низших существ. Красивое слово «эвтаназия», верно? Русские и все славяне — тоже низшие существа. И даже англичане!