Рецепт любви
Шрифт:
Она никуда не выходит развлекаться… я никогда не видел ее в баре. Знал, что она почти все время проводит в своей пекарне. Которую превратила в гребаную сенсацию по всей стране.
— Не понимаю, о чем ты говоришь, — сказал я своему лучшему другу, когда мы забирались в грузовик.
— Чушь собачья, — ответил он, его голос был приглушен огромным куском брауни, который он откусил. За этим последовал стон, который мне действительно не следовало слышать от лучшего друга. Хотя я знал, что это не специально: нельзя съесть это, не испытав
Теперь мне снились гребаные круассаны.
Ну, во снах Нора обычно пекла их у меня на кухне, и была голой, но круассаны ведь там были.
Кип шумно жевал, пока я ставил свой кофе в подстаканник, все еще глядя на меня.
— Мы не будем об этом говорить, — рявкнул я, заводя грузовик. — Надо поговорить о доме, который мы должны закончить к концу недели, и ремонте, который мы должны начать на следующей неделе, и о цене, которую мы должны предоставить завтра, и о конфликтах в расписании, которые у нас возникли с двумя клиентами, — сказал я, заставляя себя не пялиться на нее из окон, как сталкер.
По крайней мере, пока Кип рядом.
— Нам нужно нанять больше парней, — сказал он.
Он не ошибся.
— Или девушек, — добавил он. — Она так же способны, и даже лучше, чем мужчины, в любых вещах.
В этом он тоже не ошибся.
— Если мы наймем женщин, ты не сможешь их трахнуть, — сказал я ему, потягивая кофе, чтобы не бросить на нее последний взгляд, прежде чем пекарня скроется из виду.
Кип пыхтел рядом со мной.
— Судом запрещено, — сообщил я ему.
— Для этого и существуют адвокаты, — пробормотал он, разглядывая пирожное. — Нора работает не на нас, а на себя.
— Поскольку мы не зарабатываем на жизнь выпечкой гребаного печенья, а она не строит домов, я и сам догадался, — черт… теперь у меня в голове была Нора в одной каске, и голая.
— Поэтому я и говорю, что суд не запретит тебе трахать ее, — пробормотал он.
Машина засигналила, когда я остановил грузовик на обочине, чтобы посмотреть на своего лучшего друга, не попав в аварию.
— Никогда не смей говорить о том, что я трахаю ее, — прорычал я, указывая на него пальцем.
Не горжусь, но я мог быть страшным парнем. Большую часть времени я был страшным парнем. Кип тоже знал, что это больше, чем просто сердитый взгляд, потому что он мой друг. Он знал выражение моих глаз, когда я оставлял прошлое позади, когда я был готов причинить кому-то боль без сожаления или пощады.
Точно так же я знал, что за этими его непринужденными улыбками Кип мог убить человека менее чем за десять секунд, не пролив ни капли крови. Я знал, что эти непринужденные улыбки были просто гребаным фарсом, и за ними он пытается спрятаться. В противном случае ему пришлось бы начать переживать о том, что он потерял четыре года назад.
Его дразнящая улыбка не исчезла, несмотря на злость, которую он видел в моих глазах. Кип был бесстрашен… Он сталкивался с вещами, которых обычные люди боялись. Мы оба знали ужасы, о которых большинство людей не могли даже мечтать. И он — больше, чем я.
— Итак, она тебе нравится, — заключил он, постукивая себя по подбородку. — Я никогда раньше не видел, чтобы ты превращался в психованного серийного убийцу из-за цыпочки.
Я стиснул зубы.
— Тема закрыта.
Он прав.
Я не монах. Далек от этого. Я встречался с девушками. Трахался, точнее. Они оставались на ночь только в том случае, если я слишком уставал, чтобы выгнать их после секса. Я не готовил завтрак. Это был всего лишь секс. В ту секунду, когда у меня возникло подозрение, что женщина привязывается или ей пришло в голову, что она может «изменить» меня, все разрывалось.
Я не мудак. Или, по крайней мере, изо всех сил старался не быть мудаком. Следил за тем, чтобы они всегда выходили раньше, чем я. Но прекрасно понимал, что меня нельзя назвать нежным, пушистым, романтичным или любым другим дерьмом, которого хотят женщины.
— Ладно-ладно, — Кип поднял руки вверх, сдаваясь. — Молчу.
— Хорошо, — проворчал я.
— Но я бы действовал быстрее, — добавил он, пока я выезжал на дорогу. — Сейчас она одинока. Многие мужчины попытаются подкатить к ней.
— Пусть попробуют, — отрезал я, моя кровь горела при мысли о том, что какой-то кусок дерьма прикасается к ней.
Прикасается к девушке, которая принадлежит мне.
***
Нора
— Это было плохо, — прошептала я, уставившись на дверь, которую Тина запирала.
После ухода Роуэна я помчалась прямиком на кухню и ни с кем не разговаривала до конца дня. Удалилась в свое безопасное место и испекла три разных порции миндального печенья и торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью.
Фиона уставилась на меня, а затем на торт, который я только что разложила на подставке для тортов на завтра. Сам торт исчезнет еще до десяти утра. Он был своего рода знаменитостью. И делался только в определенных случаях — когда я была глубоко погружена в какую-то спираль беспокойства или личную драму.
— Я бы сказала «ужасно», раз ты испекла «Кризисный торт», — заметила она.
— Это торт с арахисовым маслом и двойной шоколадной глазурью, — возразила я, прикусив губу.
Фиона закатила глаза.
— Это и есть «Кризисный торт», — она указала на подставку для тортов.
Я продолжала покусывать губу, не в силах спорить с ней. Это был «Кризисный торт». Все в пекарне знали это. И он был знаменит. Вкусный. Особенный. Излечивал так, как могли только арахисовое масло и шоколад. Я делала его только в трудные дни. Слишком часто, когда встречалась с Нейтаном. С тех пор как мы расстались, у меня ни разу не было даже мысли испечь его. До сих пор.
— Тебя там не было, — сказала я ей.