Шрифт:
А.Шаров
Редкие рукописи
Моя коллекция
Можно коллекционировать все: почтовые марки, монеты, сигаретные и спичечные коробки, открытки, цветы, картины. Один известный коллекционер собирал поющие раковины. Если вы не интересовались этим предметом, то должен заметить, что поют они разными голосами очень тихо, но при этом заглушают решительно все.
Особенно отчетливо поют они ночью. И из многих видов чистотой и верностью тона выделяются одни - маленькие прозрачные, голубовато-розовые раковины с островов Молуккского архипелага.
Порой раковины поют так пронзительно,
Скоро стало совсем тихо. Это было весной нынешнего года, двадцать пятого апреля в шесть часов утра.
Другой коллекционер собирал несчастья; разумеется, погашенные, непригодные для практического применения.
Он их хранил в голубых альбомах, спрятанных в дубовых шкафах. Каждому году - один шкаф; но были годы, в одном шкафу не уместившиеся.
Коллекция скопилась большая, и шкафы стояли вдоль всех двенадцати стен трех комнат его квартиры, заслоняя даже окна. Почему-то он никому не показывал своего собрания.
Может быть, потому, что ведь в комнатах с загороженными окнами было совсем темно?
И еще потому, что он чего-то опасался, хотя несчастья были, как указано выше, исключительно погашенные.
Моя коллекция но оригинальности не может сравниться с теми, о которых было здесь упомянуто; каждый выбирает дело по вкусу да и по силам. Я собираю редкие рукописи. На разных языках, как мертвых - санскрит, этрусский язык, пирроуский, так и ныне употребительных.
Вначале я просто тщательно хранил рукописи, но постепенно пристрастился к чтению этих манускриптов.
Прелюбопытные, странные, а иной раз почти фантастические сведения удается вычитать там. Бывает, даже не верится: а возможно ли на свете такое?.. Впрочем, большинство мыслителей склоняются к тому, что на свете возможно все. Вспомним хотя бы происшествие, давно сделавшееся достоянием гласности, когда вое, покинув природное местоположение на лице коллежского асессора Ковалева, пустился в самостоятельные странствования. Тут есть чему поразиться. И все же автор публикации твердо заключает: "Кто что ни говори, а подобные происшествия бывают на свете; редко, но бывают".
На первый раз я отобрал из коллекции две рукописи, касающиеся путешествий. Хосе Альварес достаточно известен образованному читателю и не нуждается в рекомендациях. Думается, что погрешности слога простительны капитану, впервые меняющему штурвал на перо. И они окупаются тем, что, как это ни странно, об Иллюзонии нет других достоверных сведений.
Автор второй рукописи Вольфганг Парцелиус из Мюнхена, хранитель-наставник Музея восковых фигур. Описанное им путешествие в глубь времен любопытно, на наш взгляд, и тем, что совершено оно не при помощи различного рода сложных машин и аппаратов вроде фотонных ракет, как известные читателю другие подобные путешествия, а в самой обыкновенной карете, запряженной тройкой обыкновенных коней.
Из этого можно умозаключить, что необыкновенное не всегда так уж далеко от нас.
ИЛЛЮЗОНИЯ, ИЛИ КОРОЛЕВСТВО КОЧЕК
(Первая рукопись)
Рукопись эта попала в мои руки при обстоятельствах, которых я не буду касаться, поскольку они не имеют прямого отношения к сути дела. Она написана по-испански, несколько старомодным слогом и обнимает две сшитые вместе ученические тетрадки. Согласно воле автора, капитана Хосе Альвареса, я публикую его мемориал или "Морские записки", как он именует свой труд, сократив лишь длинноты. Свои записки автор предваряет словами сэра Джошуа, Первого лорда Адмиралтейства: "Оставим сочинителям сочинительствовать, мы вправе увековечивать одну лишь правду, взвешенную, подобно золоту, с точностью до сотых долей унции".
1
Честность старого моряка заставляет предупредить читателей: не ждите фантазий и занимательных происшествий! Много раз я умолял себя:
– Присочини, Хосе Альварес! Другим это не повредит, а тебе пойдет на пользу.
И пробовал украсить повествование, но язык немел.
Двадцать лет назад хозяйка-месонера таверны "Шестеро гусят" черноокая красавица донна Бланка, на руку которой, кроме меня, претендовал храбрый капитан Грасиенте, съеденный впоследствии устрицами, решила отдать свое сердце тому, кто опишет самое удивительное чудо природы, лично им наблюденное.
Дон Грасиенте рассказал о гигантском Морском Дикобразе, с которым корабль его столкнулся нос к носу в Индийском океане. На иглах этого любопытного создания были нанизаны киты, акулы и дельфины, а из пасти вырывалось пламя.
Бьюсь об заклад на четыре бочки рому против дохлой каракатицы, я не усну ни на секунду пять суток, - прошептала прекрасная Бланка, выслушав капитана Грасиенте.
Когда наступил мой черед, я немногословно описал Императорского Морского Крокодила, встретившегося нам северо-восточнее Огненной Земли. На моих глазах зверь, как галету, перекусил голландского "купца" водоизмещением десять тысяч пятьсот регистровых тонн и проглотил обе половины, отрыгнув флаг с флагштоком, якоря и пожарные брандспойты.
– Кому-же отдать предпочтение, - задумчиво молвила донна Бланка - если Морской Дикобраз капитана Грасиенте и Императорский Крокодил капитана Альвареса удивительны и страшны в одинаковой мере.
Склонив голову, мы ждали решения судьбы.
– Пусть каждый из вас, храбрые капитаны, - сказала наконец Бланка, пусть каждый припомнит длину, вы, милый Хосе, Императорского Крокодила, а вы, дорогой Грасиенте, Морского Дикобраза, запишет цифру на листке бумаги, а листок опустит в шляпу падре Пабло Томасо. Тому, чье чудовище по воле Провидения окажется длиннее, я вручу свою судьбу.
Мы мысленно воскресили зверюшек с тщательностью, диктуемой обстоятельствами, и измерили их от головы до хвоста.
Томасо одну за другой зачитал две цифры.
Длина Крокодила составляла сорок три морских мили, девяносто пять футов и три с четвертью дюйма.
Длина Морского Дикобраза также сорок три мили девяносто пять футов и, увы, три с половиной дюйма.
Четверть дюйма решили судьбу Альвареса.
...Нет, не следует ждать от меня забавных фантазий.
Итак, предупредив читателей, я приступаю к изложению сути предмета.