Редкий гость

Дерягин Анатолий

— Да. Найду.

— Хорошо. Что произошло дальше?

Прошин погрузился в воспоминания. Тёмная улица в Москве. Бордель. Туристическая путёвка на баржу. Лес. Проламываемый лёд и окровавленное лицо Смита. Наяву можно было прогнать думы о былом, но память отказывалась стирать картины недавнего прошлого и они, ничуть не тускнея со временем, приходили во сне. Прошин просыпался за час до будильника, бродил по комнате переживая. Вспоминал разговор с Мухиным. Каждая реплика, каждый жест: забывалось одно, вспоминалось другое, потом наоборот. Неправильные слова, неверные поступки.

— Я дерьмо, — подвёл итог Прошин.

— Нет, — отозвалась миссис Стайн. — Вас отправили выполнять задание, вы получили инструкции. Будь всё так, как вам рассказывал ректор, вы справились бы?

— Наверное… — Прошин пожал плечами. — Чего бы мне не справиться?

— Да

или нет?

— Да.

— Вы выросли на примере поколения победителей, — Стайн заговорила медленно и тихо и Прошин аж подался вперёд, жадно вылавливая каждое слово психолога, — и ваши поступки — будем говорить прямо — не соответствуют вбитому с детства эталону. Но ведь эти победители знали на что идут. Им сразу говорили: ребята, придётся драться. Их готовили к невесомости, одиночеству, за ними наблюдали ежеминутно и каждую минуту на помощь им готовились прийти сотни первоклассных специалистов.

Стайн перевела дух. Достала пластиковую бутылку с синей этикеткой «ЗГС», разлила по стаканам воду. Залпом выпила.

— А вы? — продолжала психолог. — Вас отправляли искать рэнитов — а что вышло?

Прошин пожал плечами. Глотнул водицы — в горле и впрямь пересохло.

— Вас втёмную использовали — я так поняла.

— Ну, да, — кивнул Иван. — Мухин так прямо и сказал.

— Плавать так учили, да? Лодку на середину реки и как щенка в воду — барахтайся, — сказала Стайн. — Вот вы и барахтались.

— В общем, да, — протянул Прошин. — Но меня же учили…

— Чему вас учили? — переспросила миссис Стайн. — Воевать?

— Ну, военная кафедра у нас тоже была…

— И вы себя воякой почувствовали?

— Ну… нет.

— Вот, — психолог подняла палец. — Вас бросили одного выживать на чужую планету — уж как мы, люди, умеем быть чужими друг дружке не мне вам рассказывать. Вы выжили. Получили уникальный опыт. Мухин преподавать не предлагал?

— Работать предлагал.

— На «Циолковском»?

— Нет, в безопасности.

— Вы отказались?

— Да пошёл он…

— Прямо так и отказались?

— Ну, нет… Мухин — это Мухин, ему хамить… Себе дороже. Это он мне обещал послать на Марс, говно месить.

Миссис Стайн тонко улыбнулась.

— Простите, — спохватился Прошин.

Женщина минуту разглядывала его, откинувшись на спинку кресла. Подалась вперёд. Сказала:

— Бунт Катерины — помните «Грозу»?

Иван неопределённо кивнул.

— Командировка на Холт задала слишком серьёзную задачу для вас, Иван, — сказала миссис Стайн. — События сплелись в гордиев узел, и Мухин не предложил вам разрубить его, не предложил сильного решения проблемы, а по сути, сказал: «Оставь так». Я говорила о своём чутье на людей, так вот ваши поступки вполне могут определяться таким же чутьём — решение глубинных противоречий, родившихся в вас из-за Холта, лежит где-то в будущем. Решение есть просто неизвестно, когда и неизвестно где. Это и мучает.

— Так что же делать?

— Ждать. Пока я считаю, что вы сделали всё возможное, чтобы приблизиться к решению проблемы. Ждать и догонять — ничего нового, а? — Стайн улыбнулась. — Так вот, когда вы увидите путь к решению — не зевайте. Тут вам понадобится вся ваша подготовка.

Домой Прошин мог добраться двумя путями. Самый простой — пройти по гаревым дорожкам, пересекающимся под прямыми углами, сходящимся у магазинов или небольших площадей с фонтанчиками питьевой воды и дыхательными автоматами; ноги сами шагали по ним в изгибающуюся кверху панораму домов, домиков и коттеджей, мимо зарослей вьющихся растений, обвивавших столбы с маркерами разметки, терминалами НИС-панелей, секциями гидропонных стеков и ящичками НЗ. За шестьдесят три года существования станции вьюнок обзавёлся немаленькими стволами и, если его не стричь, занял бы всё пространство между жилыми помещениями, и в дома прорвался, по миллиметру в год вскрывая керамические стены. Прошин видел такое в соседнем коттедже, когда пришла его очередь выходить на субботник в помощь гидропоникам.

А можно было свернуть с проторённой тропы, нырнуть под зелень побегов и, топча травку, сквозь которую отблескивала смолой полимерная почва, утвердившаяся на кремниевой оболочке станции, прогуляться мимо уютных сквериков со скамеечками и фонарями, затянутыми всё той же зарослью, ныряя при этом под мостики воздушных переходов с ажурными перилами и такими же фонарями, приветствовать людей, отдыхавших на веранде своего коттеджа или игравших в мяч на площадке. Если постараться и не обращать

внимания на горящие сквозь зелёное марево маркеры или то и дело торчавший из зарослей экран НИС-панели, на минутку или даже на часок можно представить, что ты на старушке-Земле, а не внутри модуля космической станции «Циолковский». Повышенное содержание кислорода в атмосфере, насыщенное ультрафиолетовое освещение станции заставляют дышать полной грудью, заставляют активнее работать мозг, активнее выделяется эндорфин, улучшая настроение. Гравитация в семьдесят процентов от привычной земной дарят телу особую лёгкость. Хочется не идти, а бежать вприпрыжку, не говорить, а петь, сами собой разглаживаются морщины, заживают раны на сердце, и любая рутинная работа выполняется с энтузиазмом, творчески, и каждый выходной — праздник, который хочется разделить с друзьями.

Прошин свернул на тропинку. Ноги, обутые в лёгкие туфли, топтали травку, тут же расправляющиеся вослед, руки отодвигали свисавшие над тропинкой ветви и приходилось то нагибаться, то буквально ужом виться, чтобы зацвётшая лиана не обдала пыльцой рубашку или брюки — шорты с майкой на приём к миссис Стайн Прошин одевать постеснялся. Навстречу попадались люди. На узкой тропинке пришлось разминуться с Яном Кейни, новоиспечённым кандидатом наук, тяжёлой походкой возвращавшимся с вахты. Кейни даже не поднял серое от усталости лицо. На скамейке в скверике прильнули друг к дружке влюблённые, на спортивной площадке парни пинали мяч, здесь же замерли над шахматной доской игроки, окружённые сонмом советчиков. Над спортгородком господствовала станция монорельса, сама напоминавшая вагончик. АR-метка обещала пятиминутное ожидание состава и Прошин свернул было к лестнице, ведущей на станцию — её ступеньки и увитые плющом перила начинались от угла футбольного поля, как неожиданно раздавшийся крик без малого двадцати лужёных глоток заставил его замереть на месте, и оглянуться, проверяя маркеры безопасности.

Кто-то из игроков, забывшись, сделал «свечку». От сильнейшего удара ногой мяч взмыл вверх и, выйдя из зоны действия центробежной силы, развитой вращением настила жилого отсека станции, отправился в свободный полёт. Шахматисты задрали головы. Мяч летел, на глазах превращаясь в тёмную точку на фоне лёгкой дымки, иногда собиравшейся в самые настоящие облака, клубившиеся на полукилометровой высоте и закрывавших рубку управления — громадную каплевидную конструкцию с множеством иллюминаторов, двумя ажурными балками опиравшуюся на стенки жилого модуля.

— Гол, — сказал один из шахматистов.

— До рубки долетит, как считаешь? — спросил второй.

— По идее, может. Сообщить, что ли…

— Да ребята вон, звонят уже. Твой ход, — и игроки вернулись к своему занятию.

Футболисты и правда спешили сообщить о происшествии — кто-то, раздельно выговаривая слова, говорил в телефон: «Да, мяч. Ну, Серёжа перестарался, запустил первый искусственный спутник. Не первый?.. Ну, хорошо».

Прошин заспешил по ступенькам — AR-метка показывала прибытие поезда. Прозрачные стены станции (AR-метка III — негерметичное помещение), светлый перрон со скамеечками, дыхательный автомат с промаркированными меткой дополненной реальности загубниками и ячейками со спреем. Сквозь голубоватое стекло павильона плывёт серебристо-белое тело рубки, похожее на имперский истребитель из старых фильмов. Состав из четырёх вагонов обтекаемой формы, на каждом AR-метка II — герметичный отсек. Ещё есть метка I — герметичный автономный отсек, это специальные убежища, куда укрывается персонал станции во время трансфера, в случае тревоги учебной или, упаси Господь, настоящей. Мелодичный сигнал, остановка. Маршрут никто не объявляет, развёрнутая метка дополненной реальности сообщает скорость состава относительно тела станции, состояние атмосферы, последние распоряжения руководства (красный маркер — общая тревога, жёлтый — учебная, зелёный, как сейчас — особых указаний по режиму нет). Разгоняться здесь особо негде, станция каждые пятьсот метров на три с половиной километра пути, Прошину и выходить-то было на следующей остановке просто неспешная прогулка под сенью деревьев оставляла наедине с самим собой, что предполагало либо бесплодное самоедство, либо судорожные поиски какого-либо выхода из нынешнего положения — столь же бесплодные. Поездка с видом на домики, утопающие в зелени, на громадину рубки, словно тектоническими процессами воздвигнутой над бренным миром, позволяла отвлечься от самосозерцания, вновь осознать себя частью целого, частью великой работы, что ежеминутно свершалась во имя человечества.