Рефераты для дурёхи
Шрифт:
Дон Жуан. Что ты делаешь в этом лесу?
Нищий. Всякий день молюсь о здравии добрых людей, которые мне что-нибудь дают.
Дон Жуан. Так не может быть, чтобы ты в чем-нибудь терпел нужду.
Нищий. Увы, сударь, я очень бедствую.
Дон Жуан. Ну, вот еще! Человек, который весь день молится, ни в чем не может иметь недостатка.
Нищий. Уверяю вас, сударь: у меня часто и куска хлеба нет.
Дон Жуан. Вот странное дело! Плохо же ты вознагражден за свое усердие. Ну, так я тебе дам сейчас луидор, но за это ты должен побогохульствовать.
Нищий. Да что вы, сударь, неужто вы хотите, чтобы я совершил такой
грех?
Дон Жуан. Твое дело, хочешь – получай золотой, не хочешь – не получай. Вот смотри, это тебе, если ты будешь богохульствовать. Ну, богохульствуй!
Нищий. Сударь…
Дон Жуан. Иначе ты его не получишь.
Сганарель. Да ну, побогохульствуй
Дон Жуан. На, бери золотой, говорят тебе, бери, только богохульствуй.
Нищий. Нет, сударь, уж лучше я умру с голоду.
Дон Жуан. На, возьми, я даю тебе его из человеколюбия (С. 223–224).
В первом своем большом монологе во 2-м действии Дон Жуан мотивирует свои бесконечные увлечения женщинами. Это философский монолог, и он явно дан Мольером в противовес религиозной бессмыслице Сганареля. Дон Жуан высказывает в нем, пускай довольно цинично, то, о чем думают множество мужчин, в том числе и религиозных, но боятся это в открытую озвучить. Устами Дон Жуана говорит как бы сама мужская природа.
Дон Жуан. Как! Ты хочешь, чтобы мы связывали себя с первым же предметом нашей страсти, чтобы ради него мы отреклись от света и больше ни на кого и не смотрели? Превосходная затея – поставить себе в какую-то мнимую заслугу верность, навсегда похоронить себя ради одного увлечения и с самой юности умереть для всех других красавиц, которые могут поразить наш взор! Нет, постоянство годится только для чудаков. Любая красавица вольна очаровывать нас, и преимущество первой встречи не должно отнимать у остальных те законные права, которые они имеют на наши сердца. (…) В самом деле: зарождающееся влечение таит в себе неизъяснимое очарование, и вся прелесть любви – в переменах. Это так приятно – всевозможными знаками внимания покорять сердце молодой красавицы, видеть, как с каждым днем ты все ближе к цели, побеждать порывами своего чувства, вздохами и слезами невинную стыдливость души, которая не хочет слагать оружие, шаг за шагом преодолевать мелкие преграды, которые она ставит нам, побеждать щепетильность, в которой она видит свою заслугу, и незаметно вести ее туда, куда ты стремишься ее привести! Но когда ты своего достиг, когда уже нечего ни сказать, ни пожелать, то вся прелесть страсти исчерпана, и ты засыпаешь в мирном спокойствии этой любви, если только что-нибудь новое не разбудит вновь наши желания и не соблазнит твое сердце чарующей возможностью новой победы. Словом, нет ничего более сладостного, чем одержать верх над красавицей, которая сопротивляется, и у меня на этот счет честолюбие завоевателя, который всегда летит от победы к победе и не в силах положить предел своим вожделениям. Ничто не могло бы остановить неистовство моих желаний. Сердце мое, я чувствую, способно любить всю землю, и я, подобно Александру Македонскому, желал бы, чтобы существовали еще и другие миры, где бы мне можно было продолжить мои любовные победы (С. 200–201).
Любопытно, что сущность бесконечной череды любовных увлечений Дон Жуана не в жажде плотских наслаждения, а в тщеславии – чувстве скорее рациональном, так сказать классицистическом, чем в эмоциональном. Опять-таки Мольер все остро наточенные полемические стрелы направляет против веры, религиозных убеждений своих современников, и монолог Дон Жуана выглядит гораздо убедительнее наивных рассуждений Сганареля о религии.
Кульминацией антирелигиозного пафоса Мольера, конечно, является сцена с Командором. Дон Жуан здесь, вопреки очевидным, можно сказать материальным, явлениям загробного мира, нисколько не отступает от своих атеистических убеждений. Он упрямится в своем атеизме и настаивает на том, что все эти явления можно объяснить рационалистически. И даже, когда ему доказывают, как дважды два, что Бог прислал Командора, чтобы его, Дон Жуана, покарать за грехи, он не верит и пытается сражаться с призраком с помощью шпаги:
Дон Жуан. Нет, нет, ничто меня не устрашит, я проверю моей шпагой, тело это или дух.
Дон Жуан хочет нанести призраку удар, но тот исчезает.
Сганарель. Ах, сударь, склонитесь перед столькими знамениями и скорее покайтесь!
Дон Жуан. Нет, нет, что бы ни случилось, никто не посмеет сказать, что я способен к раскаянию (С. 247).
Короче говоря, Дон Жуан в комедии вдруг неожиданным образом приобретает героические черты и явно не вписывается в комедийный персонаж, быть может изначально задуманный Мольером. Дон Жуан становится рупором
атеистических идей Мольера, и в этом и заключается гвоздь пьесы и главный ее смысл для Мольера, а значит, и для нас, его читателей и зрителей.
Глава 3. «Сильна, как смерть, любовь» («Песнь песней»)
3.1
«Роман – это зеркало, с которым идешь по большой дороге. То оно отражает лазурь небосвода, то грязные лужи и ухабы. Идет человек, взвалив на себя это зеркало…»
Если роман А.С. Пушкина «Евгений Онегин» В.Г. Белинский назвал «энциклопедией русской жизни», то роман Стендаля «Красное и черное» с полным основанием можно назвать «энциклопедией тщеславия». Подобно тому как бессмертный пушкинский роман принадлежит двум эпохам: эпохе XIX века, когда жил Пушкин, и нашей эпохе, так как в нем есть нечто вневременное и вечное, – так и роман Стендаля, действие которого отнесено к 1827–1831 годам, отражает нравы XIX века и вместе с тем он всегда будет современен, потому что любовь, на почве которой и разворачивается борьба человеческих тщеславий, никогда, ни в какие эпохи не умрет, даже в наш век – век Интернета и «виртуальной» любви.
Что означает слово «тщеславие»? Согласно словарю В. Даля, тщеславиться – значит «искать суетной или тщетной, вздорной, ложной славы, внешнего почета, блеска, почестей или хвалы; величаться, кичиться, возноситься, ревнуя вообще к наружным знакам почета; хвалиться заслугами, достоинствами, богатством своим, хвастаться, бахвалить» [24] . А тщеславный – тот, «кто жадно ищет славы мирской или суетной, стремится к почету, к похвалам, требует признания мнимых достоинств своих, делает добро не ради добра, а ради похвалы, почету и внешних знаков, почестей». [25]
24
Даль В. Толковый словарь живого великорусского языка, т. IV, М., 1956, с.46.
25
Там же.
В случае с главным героем романа Стендаля Жюльеном Сорелем определение Даля в такой же степени справедливо, как и несправедливо. Ведь в жизни, а также в этом непревзойденном по глубочайшему психологизму романе, всё гораздо сложней. Стендаль неистощим, показывая читателю все невообразимые оттенки тщеславия, порожденные гордыней, самолюбием, ревностью, самомнением и прочими человеческими страстями и пороками.
Жюльен Сорель – сын плотника. Но в отличие от своих двух братьев, тупоголовых великанов с пудовыми кулаками, он честолюбив (вот и еще один синоним тщеславия, как правило взятый в положительном смысле), он грамотен, смышлен и талантлив. Его кумир – Наполеон, мемуары которого, написанные на острове Святой Елены, он взахлеб читает у себя на лесопилке, пока механическая пила перепиливает огромные деревья. Жюльен Сорель знает всё о своем герое. Он бредит его славой, величием, военными успехами, силой личности. Но, к его несчастью, Наполеон повержен. Его героическая эпоха прошла. На дворе эпоха Реставрации, то есть аристократы опять взяли власть в свои руки. Людям из простонародья, которые в царствование Наполеона могли пробить себе дорогу храбростью, умом и талантом, теперь, в посленаполеоновский век лицемерия и лести, нет дороги. Они должны погибнуть.
Жюльен Сорель ненавидит своего хитрого и безграмотного крестьянина отца, братьев, лесопилку и всё то, что лишает его возможности быть похожим на Наполеона – одним словом, вершить великие дела, прославиться среди людей, быть первым среди равных. Судьба дает ему шанс: мэр города Верьера господин де Реналь хочет взять его к себе в дом в качестве воспитателя своих детей. Это первая ступень на пути к наполеоновской славе, о которой грезит Жюльен Сорель. Он сразу же попадает из самого захудалого общества простолюдинов, в среде которых он родился и жил, в круг местных провинциальных аристократов.