Река Гераклита
Шрифт:
— Неправда!..
— Правда! Я для тебя подушка, в которую можно выплакаться от всех невзгод. А кому выплакаться мне? Ты ведь не допускаешь, что у меня могут быть свои горести, сомнения, поиски. Я оказалась в пустоте. И нашлись люди — художники, живые, горячие, ищущие, они вырвали меня из этой пустоты, дали почувствовать себя человеком. Неудивительно, что один из них стал мне близок.
— Я догадываюсь, кто это. Боже, такое ничтожество!..
— Конечно, ему далеко до мюнхенской кельнерши. Ты не находишь, что подобный
— Наверное… Но мне больно, больно тут, — беспомощным жестом он показал на сердце. — И мерзко. Представляю, как нам промывают косточки!
— Мало ли о нас сплетничали? Ты всегда был выше этого.
— А дети, Грета? Дети знают?
Лицо ее сразу осунулось, постарело.
— Они слишком малы…
— Сторм сказал мне о «втором папе».
— Детская болтовня! — Маргрете вновь взяла себя в руки. — Он сказал это, не вкладывая никакого смысла… Насчет Сторма не беспокойся.
— Да не в Сторме дело! — вскричал он. — Что мне делать?
— Постарайся простить меня, Мартин, как столько раз прощала я тебя.
— Но ты хоть любишь меня? — и это прозвучало как признание своего поражения.
— Очень люблю.
— «Очень» — это меньше, чем просто люблю, Грета, — бледно улыбнулся Нексе.
— Я люблю тебя.
— Ну, а что же дальше?
— Начнем сначала, — сказала Маргрете. — Есть семья, есть дом, есть литература, есть твоя борьба. Может быть, она станет и моей борьбой. Твоя бывшая жена Маргрете была хорошая женщина, но ей нужна была только твоя верность. Я же прошу о другом, о большем. И если это будет, то бог с ней, с кельнершей.
— Нет, с этим покончено!.. — вскричал Нексе. — Начнем сначала!
Невыспавшийся, встрепанный Нексе сидел в пижаме на застеленном диване в кабинете. На письменном столе в беспорядке набросаны исписанные и чистые листы бумаги, газеты. Не постучавшись, вошла Маргрете.
— Ты только встал?
— Вернее, я только лег. И не могу заснуть.
— А как работа?
— Плохо.
— Опять наша жизнь пошла кувырком. Но тогда ты хоть писал «Дитте», а сейчас из-за газетной статьи.
— Я старею, и мне все труднее пишется. Да и тоскливо кричать в пустоту.
— Почему ты не хочешь спать нормально в своей постели?
— Почему? — у него стало злое лицо. — Потому что в ней нормально спал другой человек.
Он ждал ответной вспышки. Но она лишь устало опечалилась.
— Ты не можешь выкинуть этого из головы?
— Из головы могу, из сердца не получается. — Теперь у него лицо не злое, а несчастное. — Дом стал мне ненавистен, здесь все захватано чужими руками. И Дания мне ненавистна. У меня ничего не вышло тут. Ни с литературой, ни с личной жизнью. — И, будто осененный внезапной идеей: — Грета, давай продадим дом!
— Продать дом? Ты на это решишься? Сколько вколочено в него денег, труда, душевных сил. А твой сад, Мартин?
— Я
— Где же мы будем жить?
— Только не в Дании. Начнем сначала, но по-настоящему.
— В России? — спросила она неуверенно.
— Я же не знаю языка. А для писателя это смерть. Поедем в Германию. Ну, хотя бы на Баденское озеро. Там красиво и чудесный климат. Мои легкие окрепнут. И самое главное — книги Андерсена Нексе там широко продаются.
— Как все неожиданно!..
— Поедем, Грета. У меня много знакомых в издательских кругах. Я буду хорошо зарабатывать. А ведь это необходимо, когда на руках семьдесят душ. Да и отношение много значит. Меня не будут травить, не будет косых, злорадных усмешек и гнусного шепотка. Там республика, Германия сейчас ведущая страна в европейской культурной жизни.
— Наверное, ты прав… Но это — как снег, на голову.
— Но и то… другое… тоже как снег на голову. Уедем, Грета, мы сохраним семью, друг друга и будем опять счастливы.
Она долго, молча смотрела на него. Потом медленным движением опустила ему руку на плечо.
— Давай попробуем, Мартин. Еще раз начнем сначала…
…Медленно опускается с флагштока на крыше «Зари» красный стяг.
— Полная капитуляция? — с бледной улыбкой спросила мужа Маргрете.
— Нет, временное отступление, — в глазах Нексе печаль и надежда…
Зимний вечер. Женщина глядела в окошко на облетевшие деревья, на темную пустынную деревенскую улицу, на холодно поблескивающее под луной озеро. Это Маргрете. Лицо ее замкнуто и печально. Прислушалась. Прошла в детскую. Инге разметалась во сне, что-то бормочет, порой вскрикивает. Маргрете приложила ладонь ко лбу дочери и прогнала страшный сон — девочка притихла.
Хлопнула входная дверь. Маргрете вышла из детской, зажгла свет в гостиной, и в этот свет шагнул из прихожей Нексе с красным, нахлестанным ветром лицом. Его бодрый, здоровый вид резко контрастировал с сумрачным обликом Маргрете.
— Уже вернулся?.. — произнесла она тусклым голосом.
— Нельзя сказать, что меня приветливо встречают!
— Я не ждала тебя так рано. Будешь ужинать?
— Меня накормили после лекции. Отличные свиные сосиски и кружка баварского пива.
— Ты где ляжешь?
— Почему ты всякий раз спрашиваешь меня об этом? — сердито сказал Нексе.
— Разве?.. Не замечала.
— Ты стала какая-то странная. Грета, то рассеянная, то резкая, порой просто грубая. Откуда это у тебя?
Она чуть помолчала, затем сказала, глядя прямо в глаза мужа:
— Мне не нравится немецкий вариант. Ты выгадал себе полную свободу, а меня лишил всего. Думаешь, мне очень весело в этой дыре?
— Тебе не хватает общества художников?
— Если хочешь — да!
— Не надо, Грета. Мы же условились…