Река Хронос Том 2. Заповедник для академиков. Купидон. Младенец Фрей
Шрифт:
По моей реакции братья Ульяновы без труда поняли, что диагноз неблагоприятен.
– Не расстраивайтесь, – сказал Л. – Я иного и не ждал. Только не пускайте ко мне врачей…
Вошла Мария Ильинична. Дмитрий Ильич попросил ее согреть бульон.
– Не очень горячий.
Мария Ильинична без слов покинула комнату.
– Они молодцы, – сказал Л. – Они у меня молодцы…
Он устал и говорить почти не мог.
– Что мы возьмем? – спросил Дмитрий Ильич. – У нас есть выбор.
– Выбор! – Л. попытался засмеяться. Потом сказал: –
Мне хотелось уйти – от Л. исходил слишком сильный поток неразличимых человеческими чувствами, но обжигающих волн. В бессилии маленького тела, в его капитуляции перед лицом смерти было такое могущество духа, что именно в тот момент я окончательно осознал, как этот человек мог держать в руках партию и громадную империю…
Мария Ильинична принесла поилку с бульоном. Дмитрий Ильич протянул руку, и я покорно отдал ему пакетик с ядом. Л. смотрел на него как зачарованный.
– Господи, спаси и помилуй, – шептали его губы – может быть, лишь я слышал этот шепот, а может быть, мне только казалось, что он шепчет. – За что мне такая мука, Господи?
Вошли Н.К. и Анна Ильинична. Анна Ильинична заперла за собой дверь.
Все мы, в первую очередь родные и случайно – я, были словно присяжные, которые должны будем перед небом свидетельствовать о происшедшем.
– Я не хочу, – шептал Л. – Освободите меня!
– Милый, – Н.К. заплакала – большие тяжелые слезы скатывались по толстым мягким щекам, – не надо, давай будем жить… Мы же справлялись…
Л. отрицательно двинул головой и протянул руку к поилке.
Н.К. не смогла дать ему поилку, и дал ее Дмитрий Ильич.
Л. пил спокойно, сделал несколько глотков, но потом вдруг судорожно, отчаянно оттолкнул поилку так, что вышиб ее из руки брата – она упала на пол и раскололась, – и все мы смотрели не отрываясь, как лужица отравленного бульона медленно растекается по паркету.
Л. откинулся на подушку и закрыл глаза.
Мы смотрели на него. В дверь постучали, но никто не двинулся.
– Ну! – произнес Л. – Скоро?
Н.К. опустилась перед кроватью на колени и положила руку ему на лоб.
– Нет, – прохрипел Л. – Нет, я не позволю! Пустите меня! Я еще живой!
Он начал биться в конвульсиях.
Я кинулся к нему. Почему-то Анна Ильинична протянула мне градусник. Я покорно сунул его под мышку и придерживал косточку правого неподвижного плеча.
Л. бормотал невнятно, выкрикивал тихонько непонятные слова, левая рука махала в воздухе, отбиваясь от невидимых нам злых сил. В дверь стучали. Мария Ильинична подбежала к двери и крикнула, чтобы отстали.
Анна Ильинична вытащила градусник и показала мне: ртуть остановилась на отметке 42,3 – дальше некуда было подниматься.
И вдруг Л. закричал – тонко, прерывисто.
Он мелко трепетал, бился – словно хотел выскочить из жгучей кожи… и я видел, как в дурном сне, и все это видели, как лопалась кожа, обнаруживая внутри под ней другую –
Голова Л., будто из нее изъяли череп, дергалась, сморщенная, и я сделал растерянный шаг ближе, чтобы помочь – не зная уж кому и чем. И тут сквозь лопнувшую на горле кожу прорвалась младенческая рука. Рука дергалась, разрывая кожу, – немного крови появилось на ней, но совсем немного.
Почему-то первой пришла в себя Н.К. Она оттолкнула меня, кинулась к дергающейся кукле и начала рвать кожу своего мужа, стараясь освободить из нее младенца, который выбирался из кокона, – я даже слышал, как рвалась, трещала живая кожа, мне стало так плохо, что я отступил назад и натолкнулся на лежавшую на полу Марию Ильиничну.
Младенец, испачканный кровью и лимфой, квакающий беззубым ротиком, бился в руках Н.К.
Анна Ильинична сорвала со стола белую скатерть – посыпались коробочки с лекарствами и шприцы, – они с Н.К. положили младенца в ногах мертвого, пустого Л., начали вытирать его, деловито и быстро, словно ждали именно этого исхода. Дмитрий Ильич подошел к двери.
– Там кто? – спросил он.
– Это я, Алексей, – ответил голос Преображенского.
– Больше никого?
– Осипов в столовой, – сказал он. – Врачи с ним.
– Жди, – сказал Дмитрий Ильич. – Никого не пускай.
Как будто поняв брата без слов, Н.К. и Анна Ильинична завернули младенца, который молчал, в скатерть, потом сняли с кровати сбитое к ногам одеяло.
Я ничего не понимал и не хотел ничего понимать – я был в тупом шоке.
– Сергей Борисович, – тихо сказал мне Дмитрий Ильич. – Вы сейчас вместе с Алексеем Андреевичем Преображенским отнесете ребенка во флигель. Света не зажигать. Вы отвечаете за жизнь ребенка. Ясно?
– Конечно, – сказал я покорно. – Конечно…
Преображенский, не задав больше ни вопроса, взял закутанного ребенка.
– Возьми на вешалке шубу, – сказала Анна Ильинична. – Я потом к вам приду. Надя останется здесь.
– А я позвоню в Кремль, – сказал Дмитрий Ильич. – Мне надо сказать, что Володя умер…
Мы просидели во флигеле Преображенского до утра. С нами была Анна Ильинична. Я осмотрел ребенка – это был физиологически нормальный новорожденный мальчик.
Как потом рассказал Дмитрий Ильич, Сталин и Семашко приехали вечером. Сталин никому не сказал в Москве, куда едет.
Н.К. показала ему бренную оболочку мужа. Она сказала ему, что от яда часть плоти Л. вылилась горячей водой… Если Сталин и не поверил, он не стал возражать. Он был поражен видом оболочки человека, с которым лишь вчера разговаривал. Он долго стоял возле кровати, но не дотрагивался до кожи – возможно, полагая, что Л. заразный.
Затем он сказал, что возьмет на себя все формальности.