Река прокладывает русло
Шрифт:
Лесков решил:
— Схожу сам посмотреть.
Галан встретил Лескова в цехе и благодушно взял под руку.
— Ну, как, Александр Яковлевич, не ожидали? Вы работали и мы времени не теряли, пораскинули мозгами, кое-что переконструировали. Прошу, любуйтесь! Продукция «люкс».
Новые регуляторы были лучше старых, это Лесков определил сразу. Но, мысленно сравнивая их с лабораторными, Лесков отдавал предпочтение лабораторным. Он старался быть объективным, он вспоминал все недостатки своей модели. Дело от этого не менялось, регулятор Галана хорош, но разработанный ими был лучше., — Очень неплохо! — искренне сказал Лесков. — Но, знаете, я должен вас огорчить —
Галан торжествующе улыбнулся.
— А чего мне смотреть? У меня своя модель, у вас своя.
— Что ж, конкурировать начнем? — засмеялся Лесков.
— У меня козырь против вас имеется — приоритет, — продолжал Галан. — Есть решение бриза внедрять мою конструкцию, а у вас заказ на одни электрические автоматы. А как они регулируют, сами знаете.
Он насмешливо подмигнул раздосадованному Лескову. Разговор принимал неприятный оттенок, Лесков не хотел продолжать его в этом тоне. Он примирительно проговорил:
— Заказ изменен. Разве вы об этом не слыхали? Нет, Александр Ипполитович, лучше не драться, мы ведь одно общее дело делаем.
— Испытывайте вашу конструкцию, — повторил Галан. — Пусть все сравнивают, я не боюсь честного соревнования. Хотя, по-моему, Александр Яковлевич, модель ваша ни к чему: изобретение это мое, зачем вам лезть в чужую работу со своими усовершенствованиями?
Так откровенно Галан еще не говорил с Лесковым. Губы Галана приветливо улыбались, слова были хмуры и злы. И через полчаса, возвращаясь в лабораторию, Лесков сам говорил себе почти это же. Каждый вправе бросить ему в лицо, что он примазывается к чужому изобретению, чуть ли не крадет чужую мысль. Новый регулятор Галана вполне работоспособен. Зачем же предлагать еще одну модель? В этом наверняка увидят конкуренцию, а не здоровое соревнование. Лучший способ не пачкаться — от грязи подальше.
Но потом Лескова охватил гнев. Как это по-обывательски — не пачкаться, отступить! Тут не личная заинтересованность Лескова или Галана, а нужды великого дела — автоматизации производства. Любое улучшение важно — не для одного их дела, для десятков заводов Советского Союза, для тысяч людей. Уверен ли он, что их лабораторная конструкция лучше старой галановской и новой его модели? Уверен, конечно! Так в чем же дело? Семафор на дорогах техники открывается только лучшему — таков закон развития. Соревнование будет честным, от начала до конца честным.
В этот же день Галан, прогуливаясь по цеху, встретил Закатова. Они соблюдали внешние формы дружеского общения, особенно Галан, Закатов временами срывался. Сейчас он возился со своим пескомером, измерявшим, сколько руды возвращается в мельницу на доизмельчение. Галан присел около него на корточки.
— Непостоянство показаний? — поинтересовался он, кивая головой на прибор.
— Непостоянство, — неохотно подтвердил Закатов. — И, главное, не могу найти причины.
Галан в электротехнике разбирался хуже, чем Закатов, но ему со стороны многое было виднее. Он подал несколько советов, и Закатов внимательно выслушал их; там, где он не находил конкуренции своим личным работам, Галан был объективен и охотно делился знаниями. Он даже любил помогать другим.
— Нет, это не то, — мрачно сказал Закатов. — Кусочек пермаллоя мне нужен. А где его возьмешь? Все склады облазил — ни грамма.
— А супермаллой подойдет? — спросил Галан.
— Да это же еще лучше! — закричал Закатов. Он с надеждой и волнением смотрел на Галана. — Слушай, Александр Ипполитович, ты серьезно? Мне немного — двести граммов.
Галан сказал великодушно:
— Без единого звука дал бы, если бы имел. Но нету. Зато знаю, где можно достать. У Шишкина полка забита супермаллоем, он сам мне признался. Только условие: пойдете к нему, на меня не ссылаться.
Закатов потускнел.
— У Шишкина выбьешь! — сказал он с досадой. — Сам уйдешь с шишками.
Галан хитро посмотрел на него.
— А ты Лескова пошли. Паренек пробойный. Сразу за горло хватает.
Говорил он это совершенно искренне. Он уже раздумывал, чем бы еще помочь Закатову. Надо было, чтоб Закатов с головой погрузился в разработку своих новых приборов. Только в этом случае он не полезет в драку, когда станут порочить его электрические плотномеры: не до них будет. Ему, Галану, хватит борьбы с одним Лесковым. Баба с воза — кобыле легче.
7
Юлия последовательностью не отличалась — она то хвалила, то ругала Черный Бор и каждый раз одинаково горячо. Лесков понимал, что в противоречиях этих виноват не столько город, сколько он сам. Когда Юлия думала о том, что пробудет с братом еще долго, недели две, все ей в Черном Бору нравилось. А вспоминая, что рано или поздно придется расстаться, и уже надолго, может быть, на года, Юлия падала духом, и мир представал перед ней в черном свете. Лесков был растроган и озадачен. Он знал, что сестра любит его много больше, чем он того заслуживает, сейчас эта любовь только сильнее проявилась у Юлии: ее страшило расставание. Тогда, в Ленинграде, он убеждал ее, что в Черном Бору надолго не застрянет — ну, месяца на три-четыре, не больше, пока не наладит дело и не передаст опыт. Теперь она сама видела, что он скоро отсюда не выберется: его захватывала работа, у него появились какие-то привязанности — девушки на фабрике.
Лесков сказал Юлии с досадой:
— Не понимаю, Юлька, чего ты хочешь?; Не могу же я бросить самовольно Черный Бор только потому, что тебе хочется видеть меня около себя.
Она призналась:
— Знаю, что не можешь. Но и я не могу не огорчаться, пойми меня.
Лесков пожимал плечами. Он предпочитал отмалчиваться сколько было возможно. С некоторых пор ему стал помогать в этом Павлов. Хмурый металлург не вынес одиночества и снова появился в комнате Лескова. Он опять завладел своим старым стулом в углу. Лесков обрадовался его появлению, а Павлов сразу оживился и упрекнул себя, что несколько дней не приходил. Юлия тоже была очень приветлива с Павловым. Она даже старалась ему понравиться — по-своему, сдержанно и застенчиво. Но Павлов не заметил этого. Юлия по-прежнему оставалась для него помехой в его отношениях с приятелем. Её заботливость угнетала его, он садился к столу с неохотой, его обязательное «спасибо» после чаепития звучало почти неприязненно. Юлия вскоре сообразила, что ее присутствие тяготит Павлова. Она пыталась сделать себя неслышной и невидной: мало было людей так хорошо умевших быть незаметными, как она, но и у нее это плохо получалось в тесной комнатке. И огорчения своего она не сумела скрыть.
— Странный он, твой Павлов, — пожаловалась Юлия брату. — Кажется, я ничего плохого ему не сделала; почему же он так враждебно смотрит на меня?
Лесков старался выгородить приятеля:
— Глупости, Юлька, — «враждебно»! На стену или на стол он смотрит еще враждебней. Такой уж он человек.
Она кивнула головой.
— Именно, Санечка, такой человек, для которого что я, что стена — все едино. Стена даже приятнее.
Она поспешно добавила, чтобы брат не очень расстроился: