Река Вечности
Шрифт:
Парменион вскинулся в удивлении. Ещё один? Этот строили четыре месяца!
Александр заметил его движение, повысил голос.
– Ещё один! И не две башни, а четыре! Строй новые машины, Гефестион. Пусть люди Диада работают днём и ночью. В оконечности одного мола, пока ведутся работы на соседнем, возводить прочную насыпь со стеной. Чтобы у Адземилькара даже мысли больше не возникло повторить то, что он совершил.
– Все сделаю, Александр, – твёрдо ответил Гефестион.
Царь заметно успокоился. Вот, надёжный, преданный друг, на которого всегда можно положиться, который не подведёт. Счастье, что он есть!
– А откуда в Сидоне флот? – удивлённо спросил Пердикка, – там же всего пяток триер зимовал. А остальные у Автофрадата.
– Были у Автофрадата, – раздался голос от входа.
Там стоял, скрестив руки на груди, Эвмен, эллин из Кардии, глава царской канцелярии и по совместительству начальник катаскопов-разведчиков.
– Как вы знаете, Энил, царь Библа, перешёл на нашу сторону, – объяснил Эвмен, – как только прошли Посейдоновы игры [7] , он с восемью десятками триер отплыл от берегов Троады, где торчит Автофрадат.
7
Праздник в начале марта, открывающий навигацию.
– Это, пожалуй, действительно нас уровняет в силе с Тиром, – прикинул Мелеагр.
– Вот именно! – резко ответил Александр.
– Это ещё не все, – невозмутимо сказал Эвмен, – десять дней назад в Сидон прибыл флот кипрских царей под общим началом наварха Пнитагора. Сто двадцать триер и пентер.
– Ух ты! – восхитился Кен, – мощь!
– Ещё туда должны вскорости прибыть четыре тысячи наёмников, которых навербовал в Пелопоннесе Клеандр – добавил Эвмен.
У Кена уже и слов не нашлось, он лишь в возбуждении треснул кулаком по столешнице. Та жалобно скрипнула.
Парменион пристыженно молчал. Его сын, Филота, командир конницы "царских друзей", гетайров, поджав губы, переводил взгляд со своего отца на Александра и обратно.
– Я возьму с собой четыре илы "друзей", включая царскую, – сказал Александр, – хилиархию гипаспистов, полторы тысячи агриан и пятьсот критских лучников.
– Зачем столько? – поинтересовался Кратер, – ты же пойдёшь по земле, которая уже наша. Тут кругом на тысячу стадий даже духа персидского нет.
– В Сидоне я приму и организую флот, – ответил царь, – и он отправится к Тиру. Без меня. А я прогуляюсь до Антиливана.
– Зачем?
– Купцы из Дамаска жалуются, что на горных перевалах местные племена грабят караваны. Совершенно обнаглели с тех пор, как отсюда ушли персы. Мы покажем, что пришли сюда не как налётчики-грабители. Это моя земля и всякий, кто посмеет нарушить законы, которые я дам ей, будет наказан. Никто здесь не воспрепятствует свободной торговле. Летучего отряда хватит, чтобы разогнать разбойников. Пойду быстро. Обогну с востока озеро, которое называют Галилейским морем, и вернусь его южным берегом в Тир. Касательно этого вопроса, все.
Стратеги загомонили было, обсуждая царский приказ, но Александр хлопнул ладонью по столу, призывая к тишине.
– Есть ещё одно дело, – царь поманил кардийца, – Эвмен.
Тот подошёл и протянул царю свиток папируса. Александр небрежно катнул его по столешнице, разворачивая.
– Что это? – спросил Филота.
– Письмо, – губы Александра скривились в усмешке, – от царя царей.
– Чего он хочет?
– Он хочет получить назад свою мать, жену и детей. Предлагает за них десять тысяч талантов выкупа, всю Азию до Евфрата, руку его дочери, дружбу и союз.
Стратеги ахнули.
– Что вы об этом думаете? – спросил царь.
Парменион поднял голову и твёрдым голосом заявил:
– Едва ли он предложит нечто большее. Если бы я был Александром, то несомненно, принял бы эти условия мира и не испытывал бы далее изменчивого счастья войны.
– Клянусь Зевсом! – воскликнул царь, – я поступил бы так же, если бы был Парменионом!
Пожилой стратег осёкся и больше не проронил ни звука.
– Я не нуждаюсь в деньгах Дария и не приму часть страны, когда могу взять её целиком. Если мне будет угодно взять в жёны дочь Дария, он сам явится ко мне, дабы я оказал ему милость и честь этим браком! Никаких переговоров более! Пусть приходит. Пусть склонится передо мной. Тогда я великодушно сохраню за ним право управления частью его страны.
Александр поднялся.
– На этом все. Завтра я ухожу в Сидон.
Впереди щитоносцев Гелланика шли три сотни агриан. Пока ползли пустынной дорогой, македоняне не напрягались, пропустив вперёд фракийцев, но едва показались свежераспаханные поля, щитоносцы заторопились. Где поля, там и село. Если эти варвары опять, как и в прошлый раз войдут в него первыми...
– Давай-ка ребята, шире шаг, – командовал Теримах, – а то нам снова одни куриные кости на ужин достанутся!
– Эти варвары ещё и собак всех сожрут, – пропыхтел Медведь.
– Собак? – Теримаха передёрнуло.
– Ну да, сам видел.
– Охренеть... Нет, я голодным спать не лягу! Надоело уже чёрствые лепёшки грызть. Шире шаг, ребята!
После боя с тирийцами на молу, Теримах, замеченный за попыткой спасения командира, попёр в гору. Назначен декадархом, старшим над шестнадцатью воинами. Отметил его Гелланик и в недавних стычках с варварами Антиливана. Теперь у Теримаха синий шлем с серебряной полосой вдоль гребня. Почёт и уважение. И ведь всего месяц назад рядовым был. Видать, заметили, наконец, боги. Этак и до золотой полосы, лохаговой, дослужится парень. Если жив останется. Последнее весьма зыбко. Горцев гонять, конечно, труда не составило, воины они никакие, но всё равно, два человека в декаде рыжего словили случайную стрелу.
Гипасписты шли, подвесив свои большие круглые щиты на левое плечо или закинув за спину, вместе с кожаным ранцем, в котором несли припасы, и скатками-постелями. К ранцу подвязали и шлемы, никто не хотел париться в нагретом на солнце бронзовом колпаке. На головах у большинства шерстяные береты-каусии от солнца, а Теримах закутался в финикийский платок, удерживаемый на голове шнуром.
Колонна александровых воинов растянулась почти на пять стадий. Впереди двигались пешие агриане и дозорная ила "друзей". За ними гипасписты, по четверо в ряд (ширина дороги позволяла), все остальные "друзья". В хвосте шли критские лучники, замыкал колонну лох щитоносцев.