Река Зеро
Шрифт:
– Мы решили, что вы примерно одного возраста. Группа двадцать тире тридцать. Вряд ли больше.
Не мы. Не решили.
– Сильно сужает поиск. Остается всего сто тридцать с лишним тысяч…
Первое время меня вгоняло в прострацию расплывчатое «с лишним». Для кого оно лишнее, Перси? Кого ты оставляешь за бортом? Упущенное лишнее легко становилось моим приговором.
– Судя по характеру твоих травм…
Картинка на визоре сменилась. Вместо графиков возникла схематичная я – слава создателю, Перси внял моим мольбам и заменил меня правдоподобную на россыпь из толстых и тонких линий. Двумерный рисунок моего скелета пересекали красные отметины на ногах, руках, ребрах.
– Наш парень увлекается спортом. Хорошая зацепка, правда? Сидя дома такие повреждения не получишь. За четыре с лишним года два очень серьезных перелома, растяжение связок голеностопа, выбитая коленная чашечка, предполагаю – ножевое ранение на бедре. Гематомы я не считаю.
– Лишнее, – выскочило из меня.
– Что?
Я отмахнулась. Когда всё началось и от навязчивых снов, которые я видела даже наяву, мы шагнули к выбитому суставу, я орала, выбрасывая в пространство фонтаны слез: почему я? Хочется неизвестному Максу жизни на грани – пожалуйста! Нравится быть постоянным клиентом в медблоках – слова против не скажу! Парень впадает в экстаз от выброса адреналина после каждой новой отметины, рубцующей кожу – и здесь я слабое звено!
Я без конца задавала одни и те же вопросы, пока круг не замкнулся, и оказалось, что я не могу добавить туда ни одного нового слова. Я ждала ответа – и он не замедлил явиться. Ближе к утру меня прибила к подушке боль в груди. Позже выяснилось, что у меня треснуло ребро. Так я перестала задавать вопросы и начала молиться. Праматерь, просила я, помоги мне пережить сегодняшний день. И ночь. Потому что ночное время суток не являлось залогом того, что я утром проснусь.
Без боли – поначалу добавляла я. Теперь я прошу о другом – если еще планируется мое испытание на прочность, то пусть уж сразу.
Не просыпаясь.
– Значит, он наверняка ходит в тренажерный зал или спортивный клуб. Семьдесят две с лишним тысячи человек. Более чем удачный результат.
Более – чем способно представить мое воображение.
– У нас в столице две тысячи девятьсот семьдесят четыре зала.
Не считая незарегистрированных. Не хочу вспоминать, во скольких я была. Мне казалось, что стоит Максу-Лариосику (чаще я называю его эМэЛ) появиться, я непременно его узнаю. Шестое-седьмое-без-нумерации чувство шепнет мне – это он. И дальше пусть будут другие проблемы. Новый уровень – новый квест. От визуального контакта до вербального – один шаг. Хочется верить, что моему найденышу тема нашей взаимозависимости будет интересна так же, как и мне…
Но я не верю.
Трудно искать черную змею в темной комнате, особенно, если она там есть. За четыре с половиной года я растеряла веру в счастливый конец. Она вытекла из меня с кровью. Со слезами, болью и страхом.
– Как я уже говорил, данные медблоков вскрыть невозможно. Конфиденциальность превыше всего. А так жаль, мы бы вычислили его в два счета.
Перси бубнит, вселяя в меня одновременно и спокойствие и тревогу. Схематичную меня на визоре давно сменила карта Гэтвеста. Дополненная россыпью мелких зеленых точек, она заполняет пространство столовой. От инверсионной варочной панели до стен, мерцающих установочным пакетом ночного города. Рядом со мной отливают люменом мои любимые карликовые пальмы, над головой мило порхает стайка голографических бабочек…
Я смотрю на свое левое предплечье, где неровной нитью тянется заживший шрам. Как и все остальные, я не стала его сводить. Я уже не пылаю энтузиазмом, как в первое время. Но пока еще надеюсь найти эМэЛ и предъявить свое тело как медицинскую карту его анамнеза.
Спиральный перелом – жуткая штука.
Перси бубнит, а я словно наяву вижу, как расходится кожа, выпуская наружу ослепительно белый обломок кости. Помню шок, от которого мои чувства отказываются видеть, слышать, чувствовать. Кровь – брызнувшая фонтаном, ручьем стекает вниз, пачкая одежду. Моя рука немеет, а я хочу умереть. Сразу. Бледная, не желающая понимать, почему небо не вняло моим мольбам и не отправило меня за грань и – боже-боже-боже я не смогу вынести эту боль!! Я опускаюсь на холодный пол в примерочной кабине торгового центра. На белых плитах в углу прилепился чей-то черный волос – длинный, прямой.
Боль накрывает меня бетонной плитой. Давит, сминая внутренности. Врывается внутрь, заполняя каждую мою клетку настолько, что непонятно – как она во мне помещается? Рядом, за дверцей меня ждет Перси, но я не кричу. У меня не хватает сил, чтобы кричать. Они все уходят на то, чтобы держать окровавленную руку. У меня в горле ужас, крик застревает в животе. Сердце трепещет, в ушах гул. В глазах красная кровь и белый обломок кости, до отстраненности острым зубцом вскрывающий мою кожу. Мне хочется запихнуть его обратно, но я до запредельной жути боюсь к нему прикоснуться. Я почти кричу, почти теряю сознание. И даже не догадываюсь что там, внутри меня прячется еще один обломок кости.
От воспоминаний меня трясет. Так сильно, что ходит ходуном стул подо мной, дрожь отдается в стол. До Перси, наконец, доходит. Он отбрасывает статистику, падает передо мной на колени. Его руки сжимают мои – испачканные в крови.
– Девочка моя, ну же, Герти. Делись, – шепчет он.
И после недолгих колебаний я делаю то, что отличает меня от всех остальных – включаю Перси в свой космос. Чтобы он почувствовал то же, что и я. Губы его белеют, в глазах стоит отражение моей боли.
Я – экспант. Большая редкость для нашего мира. Человек, способный транслировать свои эмоции. По крайней мере, меня с рождения уверяли, что так и есть. Потому что я – неправильный экспант. По идее, мне должно становится легче, просто обязано. Но я не испытывала облегчения никогда. С самой первой маминой просьбы «лучше бы уж у меня болело, тем у тебя!». Лучше не получилось – мы болели вместе. Чувство вины не позволило мне открыть правду. Я уверяла родителей, что мне становилось легче. Страшно было признаться, что я просто заставляю их страдать.
Вместе со мной.
С тех пор я вру.
Экспанты обязаны становиться на учет. Приравненные к оружию немассового поражения, они получают дополнение к оригинальной версии БИЧ – «Домового». Ту же программу, которая встраивается и заключенным, нарушившим закон. «Домовой» контролирует каждый шаг экспанта. Чтобы в случае несанкционированного выброса блокировать ментальный канал. Пожизненно ходить с контролером в голове – такой судьбе не позавидуешь. Мои родные сохранили тайну и оградили меня от участи подопытной свинки, которой не позволено и шагу ступить без санкции сверху. Где за любым неповиновением сразу следует наказание – болевой шок.
Я – не зарегистрированный экспант. Мама с папой, да Перси – мой друг с детства – вот и все посвященные. Те, кто хранит мою тайну.
В то время как я храню свою.
Ведь я – неправильный экспант.
– Полегче? – спрашивает Перси. В его глазах стынет отражение моей боли.
– Да. Спасибо, – привычно вру я.
Иногда мне кажется, что нейронная поляризация – наказание за то, что я делала со своими родными. И делаю до сих пор.
– Я рад. Девочка моя. Я так рад. Хоть какая-то от меня польза, – через силу улыбается Перси.