Река
Шрифт:
— Для меня было большой неожиданностью узнать недавно о ваших отношениях, — говорю я.
— Между тем я живу уже пятьдесят два года, — говорит она с сухим, грустным смешком.
— Значит, вы старше Марианне на семнадцать лет?
— Да. Моложе — старше, похоже, Марианне нисколько не заботит проблема возраста. К тому же ты не так молод, как ей, наверное, хотелось бы.
Мы оба смеемся.
Я смотрю на нее и чувствую, что мне следует что-то сказать, объяснить, почему я просил ее о встрече. Но она так некрасива, что я не
Она голодна. Когда приносят меню, она уже знает, что закажет, — бифштекс с соусом беарнез. Побольше беарнеза, пожалуйста. Когда она говорит о предстоящей трапезе, в ней появляется что-то крысиное и жадное.
Я заказываю форель с вареным картофелем.
Она будет пить вино?
Да, с удовольствием. Спасибо. Хорошо бы красное бургундское.
Я заказываю «Патриарх». Единственное бургундское, какое у них есть в меню.
Она, по-моему, довольна.
— Для чего мы здесь? — спрашивает она, когда нам становится не о чем говорить.
— Я сам не совсем понимаю. Просто мне казалось естественным, чтобы мы встретились. Вы знаете, что я живу с Марианне?
— Что ты ее жилец?Да, знаю.
— И ничего больше? А вы знаете, что я любил Аню?
— Марианне мне много чего рассказывала. В одно ухо влетало, из другого вылетало.
— Но вы понимали, что Марианне серьезно к вам относилась?
— Серьезно относилась, ко мне? Не понимаю, что эти слова значат. Знаю только, что мы вместе были в Вудстоке. Что между нами произошло нечто особенное. Что-то близкое и прекрасное. Что с моей стороны это было очень серьезно. Что после этого Марианне никак не могла наладить свою жизнь.
— Правда?
— Да. И дело не только во мне. Такая уж она была. В ней бушевали страсти.
— Но все-таки вы с ней собирались жить вместе?
— Кому не хотелось бы жить с Марианне?
Иселин Хоффманн смотрит на меня и в ожидании нашего заказа и вина заказывает еще одно пиво. Потом жадно глотает бифштекс, картофель и соус. Большими глотками пьет пиво, тихо рыгает, нисколько этого не смущаясь. Господи, до чего же она некрасива! И неделикатна! И груба!
Мы кончили есть. Беседуем о здравоохранении в Норвегии, о больницах, о том, что относится к ее миру. Я вдруг спрашиваю:
— Так вы собирались жить вместе?
Она кивает.
— Да. Мы дали друг другу слово. Клятву верности. Мы собирались быть неразлучны.
— Она хотела к вам переехать?
— Да.
— Аня представляла для вас определенную трудность?
— Вообще-то нет. Марианне была уверена, что Аня уедет учиться за границу. Она думала и надеялась, что Брур останется жить в их доме. Что он устроит свою жизнь, уже не заботясь о ней. Понимаешь, у нас были вполне конкретные планы. У меня большая квартира в Скарпсну. Мы собирались ее продать и купить себе дом
— Сбежать от всего?
— Нам это не казалось бегством. Мы только хотели спокойной жизни. Думаю, Марианне безумно устала от мелочности Брура. Ты знаешь Марианне. Теперь она будет с тобой. Ты понимаешь, что она не терпит, чтобы ее все время контролировали. Вот я могла бы с этим справиться. Потому что тоже терпеть не могу, когда меня все время проверяют. Я понимала, что ее мучит.
— Вам сейчас тяжело?
— Почему мне должно быть тяжело?
— Из-за вашего разрыва.
— С Марианне Скууг нельзя порвать навсегда. Ты сам это увидишь.
— Так вы все еще бываете вместе?
— Нет, не в том смысле. Но мы никогда не освободимся друг от друга. Во всяком случае, духовно.
— Вы ревнуете ко мне?
Иселин Хоффманн фыркает.
— Ревную, к тебе?К восемнадцатилетнему парню? Нет, это было бы слишком глупо.
Девятнадцать лет
Мой день рождения. Марианне об этом не знает. Я праздную его в доме Скууга с Ребеккой, которая привезла торт с марципаном из кондитерской «Халворсена». Но я не болен.
— Ешь, — говорит она и смотрит на меня с любовью и каким-то огорчением в глазах.
— Очень вкусно. — Я смакую торт.
— Хороший песик, — говорит Ребекка. — Ты уже большой мальчик. Вообще-то по случаю дня рождения ты вполне заслужил blow job, Аксель.
— Что такое blow job? — спрашиваю я.
— Сейчас узнаешь, — отвечает она и прижимает мою спину к спинке диванчика Ле Корбюзье.
— Нет, — говорю я, понимая, что сейчас произойдет. — Не сейчас. Пощади. Ребекка, милая, только не сейчас!
Потом мы пьем чай. Я рад приходу Ребекки. И немного смущен. Ведь ей не присуща сдержанность. Она смотрит на меня огорченно, как старшая сестра и собственница.
— Может быть, теперь ты меня лучше понимаешь? — спрашивает она.
— Почему?
— Потому что у тебя было время подумать, потому что ты помнишь, что я тебе сказала. Потому что у тебя есть выбор. Потому что ты можешь выбрать между счастьем и…
— И чем?
— И Марианне Скууг.
— Так же как ты выбрала между горем и Кристианом… как там его фамилия?
— Не дразни меня!
— Вспомнил, Лангбалле.
— Все, больше ни слова. Только что тебе было сделано предложение, от которого не отказываются.
— И которое я все-таки отклонил, потому что я, в противоположность тебе, придерживаюсь определенных моральных принципов.
У нее на глазах слезы.
— Ты по-настоящему ее любишь?
— Да. Без оговорок.
— Я не думала, что это так серьезно, — растерянно говорит она.
Ребекка стоит в дверях, собираясь уходить. Грустная и несчастная. Мне неприятно видеть ее такой.