Река

Бьёрнстад Кетиль

Поезд идет мимо типичного эстландского пейзажа. Ровные поля, невысокие холмы. Большие усадьбы. Одинокие дома. Здесь живут своей жизнью. Раньше я не замечал этого ландшафта. Теперь я им упиваюсь. Он меня волнует. Я думаю о том, что здесь живут люди. В этих домах. И некоторые сталкиваются с теми же трудностями, что и мы. Что в жизни много невидимого. Что мне необходимы новые чувства. В самом ли деле я хочу стать музыкантом? В голове у меня крутятся вопросы, которые задавала Ребекка. Но я не могу заставить себя даже попытаться ответить на них. Я думаю только о Марианне.

Думал ли я о ком-то другом в последнее время? Ведь я постоянно о ней думаю, независимо от того, занимаюсь ли я, обедаю ли или произношу речь на свадьбе Ребекки. Марианне все время у меня в сердце. Я болен от вечной тревоги за нее.

Как только я вышел из поезда, я почувствовал себя счастливее, потому что она уже близко. Вечереет. Кто-то пускает ракеты в предвкушении Нового года. У меня нет ни предвкушений, ни ожиданий. Меня ждет только тяжелый труд. Необходимость сделать выбор. А что-то я уже выбрал.

В отеле у пролива я получаю номер. Прошу поставить мне в комнату в холодильник бутылку шампанского. Так, на всякий случай. Они смотрят на меня и, наверное, думают: кто этот повеса, у которого уже с юности такие замашки?

Я делаю вид, что ничего не заметил.

Автобус уже не ходит, я доезжаю до клиники на такси. К счастью, водитель оказался не из болтливых. Он ведет машину, приоткрыв рот и положив руки на руль, глаза у него прищурены. До самой клиники он не произносит ни слова.

— Когда мне забрать вас?

— В десять минут первого, — отвечаю я.

— Понятно, — говорит он и приветствует меня, приложив руку ко лбу.

Я опять вижу Марианне. Сегодня она выглядит более сильной, чем в прошлый раз. Я чувствую это по ее объятию. По взгляду, каким она меня награждает, когда мы немного прогуливаемся под соснами.

— Мальчик мой, — говорит она. — Приятно тебя видеть. Как прошла свадьба Ребекки?

— Ужасно. Я оскорбил жениха.

Я все рассказываю ей. Как я запутался в словах. Как все стало выглядеть двусмысленным. Про метафору об Адаме и Еве. Она начинает смеяться. Искренним, заразительным смехом.

— Как смешно! И что, никто этого не понял?

— Поняли! Все. И лучше всех жених.

— Ой! А что было потом?

— Он швырнул в меня вазу из кобальтового стекла — мой свадебный подарок — и попал мне в плечо.

— Фу, как невежливо! И некрасиво по отношению к Ребекке. Как она к этому отнеслась?

— Они сейчас на Багамах. Она сказала, что там замечательно.

— Она хочет снова добраться до твоих штанов.

— Как ты можешь так говорить!

— Успокойся, — Марианне улыбается. — Я знаю то, что знаю. Тридцатишестилетнюю женщину не обманешь.

Мы с Марианне вместе празднуем встречу Нового года. Я чувствую себя странно. Для пациентов и их родственников устроен ужин, но в клинике почти никого не осталось. Хоровод вокруг елки водит всего горстка людей.

После этого мы слушаем короля, который выступает по телевидению. Потом ужин в столовой. Я смотрю на Марианне,

разглядываю ее украдкой, также я смотрю и на других пациентов — мне любопытно, с кем здесь общается Марианне.

Но сейчас мне не до них. Я вижу только Марианне. Ее бледное лицо, глаза с затаившейся в глубине болью. Голову, которая вдруг замирает у меня на плече. Как будто мы вместе создаем новое доверие друг к другу, хотя виделись совсем недолго.

— Я встречался с Иселин Хоффманн, — говорю я.

Она кивает.

— Я понимаю, ты верен себе. Это по твоей инициативе? Так же, как в тот раз, когда ты впервые позвонил мне? Но мне это нравится. Нравится, что ты такой прямой. Иселин тоже должно было это понравиться, если я правильно ее понимаю. Что она тебе сказала?

— Объяснила, какую важную роль ты играла в ее жизни. Сказала, что ей никогда от тебя не освободиться.

— Это все слова, — говорит Марианне. — Не бойся. Она для меня только друг, наши отношения остались в прошлом. И она это понимает. А если не понимает, тем хуже для нее.

— Наверное, и для меня тоже?

— Из-за нее тебе нечего тревожиться, — уверенно говорит Марианне.

— Приятно слышать.

— Я так рада, что ты приехал, — тихо говорит Марианне. — Мне бы хотелось, чтобы ты переночевал у меня, но это не разрешено.

— Я переночую в отеле, — говорю я.

Праздник закончился, почти не успев начаться. Грустный и самодовольный певец с буйной бородой, в берете, исполнил несколько песен, в которых не предполагалось ни глубоких чувств, ни вкуса. Потом был небольшой фейерверк между соснами. Несколько одиноких ракет взлетели к небу. Картина, способная любого вогнать в депрессию.

И я навсегда запомню то особое настроение, возникшее между нами, серьезное отношение к своим обязанностям, заставившее меня приехать к ней в этот день. Мы с Марианне стоим перед главным входом, она обнимает меня за шею.

— Я люблю тебя, — говорит она. — Ты относишься ко мне совсем не так, как относились другие мужчины. Может быть, это потому, что ты так молод, так силен и полон жизненной энергии. И, тем не менее, я вижу твое горе так же ясно, как свое собственное. Мне бы следовало сказать тебе, чтобы ты бросил меня. Повторять это снова и снова, пока ты не внял бы моим словам. Но я этого не сделаю.

— Ты никогда от меня не отделаешься, — говорю я.

Она гладит меня по голове.

— Через несколько недель я вернусь домой. И тогда у нас с тобой будут хорошие дни. Может, я смогу снова слушать музыку, ведь странно, что все это время я была не в силах слушать ее. Но я представляю себе, как мы сидим вместе в гостиной, и замечаю, как ко мне возвращается это желание, сначала как тоска по нашим разговорам, по твоей близости, которую я всегда чувствовала и которая меня трогала. В тебе есть что-то другое, мальчик мой. Ты не такой, как Брур, ты не прячешь хрупкость под суровой внешностью, которая может разбиться в любую минуту. Я знаю, что ты, независимо ни от чего, справишься. И это меня успокаивает. Понимаешь?