Реквием в Вене

Джонс Дж. Сидни

Вертен не видел причины не ответить искренностью на искренность.

— Да.

— Видите ли, это правдиво лишь отчасти. У меня нет желания, чтобы Густль отвечал на мою любовь. Честно говоря, я бы даже не знала, что делать с ней. Точно так же, как и не представляю, каким образом вести себя с мужем в браке. Моя музыка и наши разговоры вполне достаточны для меня. Теперь, когда это выяснено, задавайте ваши вопросы. У меня такое ощущение, что вы хотели бы попытать меня о Густле.

Действительно, Берта просила его сделать это. Он взял на себя расследование молодости Малера,

ибо Берта была не в состоянии бегать по людям, опрашивая их. Гросс, он и Берта решили, что они теперь направят свои усилия на иные цели. Вместо охвата более масштабного преступления, то есть возможной охоты на выдающихся венских композиторов, они после последнего и почти успешного покушения на Малера сосредоточатся на лице, стремящемся убить его. Если они преуспеют, то наверняка найдут и злоумышленника, задумавшего также другие смерти.

— Я ценю вашу искренность, госпожа Бауэр-Лехнер. Да, как вы и предполагаете, я хотел бы задать вам несколько вопросов. В особенности о возможных врагах, которыми Малер мог обзавестись еще в молодости в Вене.

— Со студенческой скамьи? Но это было так давно. — Она пожала плечами. — Мы были почти детьми.

— Некоторые враги лелеют свою месть десятилетиями. Например, вы ведь слышали о Гуго Вольфе.

— Но этот бедняга находится в больнице для умалишенных.

— Я же сказал — например. Возможно, имеются и другие. Что привело к разладу между ними?

— Густль не считал, что «Коррехидор» обладает достаточными достоинствами, чтобы заслужить постановку в Придворной опере. Все очень просто и не повод для озлобления.

— Я имел в виду раньше. В их бытность студентами. Когда я беседовал с Вольфом, он упомянул что-то об украденном либретто.

Натали испустила глубокий вздох.

— Ах, это старая вздорная история.

— Так она известна вам?

— Нелепица. Юношеские распри.

— Просветите же меня, госпожа Бауэр-Лехнер.

— Раз уж вам так хочется… Но это действительно не имело никаких последствий. Где-то в 1880 году, как мне помнится, Вольф копался в Придворной библиотеке и наткнулся на то, что счел идеальным источником для либретто. Это была история Рюбецаля, знаменитого духа Исполиновых гор из немецкого фольклора. Вольфа привела в восторг мысль создать сказочную оперу, потому что такого еще никто не делал. «Гензель и Гретель» Хумпердинка, [89] если вы помните, появилась только в 1893 году.

89

Энгельберт Хумпердинк (1854–1921) — немецкий композитор, сотрудник Вагнера в театре Байрейта. Его некогда популярная, а ныне забытая опера «Гензель и Гретель» вдохновлена мелодиями народных песен.

— И каким же образом Малер украл это?

— Вольф утверждал, что он и Малер обсуждали идею такой оперы, причем Густль считал, что опера должна быть сочинена в юмористическом ключе. Вольф, конечно, хотел избрать серьезный подход. Неделей позже они встретились вновь, и Густль осведомился, как продвигается либретто. Вольф все еще исследовал сюжет, накапливая все больше историй, и даже не начал писать. Когда Малер показал ему свое законченное либретто, Вольф совершенно разъярился, поклявшись, что больше никогда не напишет ни слова по этой сказке, раз его лучший друг украл у него замысел. Густль старался разубедить его, уверяя Вольфа, что у него в действительности и в мыслях не было сочинять что-то по этому либретто. Он написал его, просто чтобы поупражняться. Но с этого времени Вольф и Густль перестали разговаривать друг с другом. Когда бы Вольф ни встретился с ним, он умышленно игнорировал Густля. Позже, когда стало очевидно, что Вольф не работает над своей затеей, Густль действительно начал сочинять полноценную оперу. Но в конце концов он бросил это занятие, поскольку его обязанности дирижера отнимали у него слишком много времени.

— Это едва ли можно считать поводом для мести, — заметил Вертен.

— Нельзя, — согласилась она. — Но мы, музыканты, чрезвычайно чувствительны.

Вертен с прищуром посмотрел на нее; что-то еще из беседы с Вольфом лежало под спудом в его памяти. Какое-то еще одно высказывание, вылетевшее у Вольфа по поводу «дьявола» Малера.

— Был ли кто-то еще, кто мог затаить злобу на него? — спросил он. Потом его внезапно осенило. Вертен вспомнил, что именно сказал Вольф; был еще один композитор из тех времен, которого якобы тоже обокрал Малер. Который, по словам Вольфа, окончил свои дни «здесь». Под этим он имел в виду лечебницу для умалишенных.

— Некто, кто позже мог помешаться?

Натали с удивлением уставилась на него. Затем это выражение быстро сменилось почти презрительной ухмылкой.

— Адвокат, не все творческие личности являются психически нездоровыми.

— Я и не исходил из того, что они таковы. Я спросил вас еще о ком-нибудь из прошлого Малера, кто мог закончить свои дни в сумасшедшем доме. Кто также мог затаить обиду.

— Я полагала, что мы ищем кого-то более ощутимого, нежели призрак.

Конечно же, она была права. Этот злоумышленник скрывался среди живых. Но Вертен настаивал просто потому, что женщина, похоже, что-то скрывала.

— Безусловно, я могу навести справки у придворного советника Крафт-Эббинга о бывших пациентах Государственной психиатрической лечебницы земли Нижняя Австрия.

— Хорошо, — уступила она. — В этом не будет необходимости. Я полагаю, что вы имеете в виду Ротта. Ганса Ротта. Он умер в лечебнице в 1884 году.

Имя было знакомо. И Берта, и Краус упоминали этого молодого композитора.

— Малер и Ротт были близкими друзьями? — осведомился Вертен.

— Они состояли членами Вагнеровского общества. Как и Вольф. Я знаю, что Густль восхищался талантом Ротта. Когда тот умер таким молодым, не дожив до двадцати шести лет, для него это было трагедией.

Натали замолчала, как будто ей было больше нечего сказать. Но Вертен чувствовал, что она выложила не все, точно так же, как ощущал, что уже не сможет вытянуть это из нее.

Тем не менее у него появилась мысль, где он может узнать больше о Гансе Ротте.