Реквием в Вене
Шрифт:
Произнеся эти слова, он кивнул Гроссу, и криминалист также кивком подтвердил сказанное. Он быстро объяснил Вертену, что мышьяк можно получить без особого труда из множества источников. Его прописывали доктора для целого ряда заболеваний, от экземы и ревматизма до сифилиса. Он использовался в промышленности для дубления шкур и работы с золотом. Его даже смешивали со смолой и заделывали им щели в крышах, полах и стенах для защиты от крыс и муравьев. Проследить происхождение вещества окажется нелегким делом, в особенности поскольку, вероятно, при отравлении было использовано лишь незначительное количество.
— Звучит малообещающе, —
— Нет, — успокаивающе заверил Дрекслер, — совсем нет. А сейчас, если вы не возражаете, господа, мне предстоит еще много работы вечером.
— Я хочу поговорить с ним, — заявил Гросс.
— С кем? Со Шрайером?
Гросс кивнул.
— И что же вы надеетесь выведать у него? Я уже досконально допросил его.
— Попытаюсь проверить одну теорию.
— У вас нет желания поделиться этой блестящей теорией? — поинтересовался инспектор.
— Я поделюсь. Потом.
— Хорошо. Я позвоню в Лизель и извещу их о вашем посещении.
Когда они покидали здание, Дрекслер повернул голову к Вертену:
— Насколько я понимаю, в вашей конторе побывал непрошеный гость, адвокат.
— Как вы узнали об этом?
— Насколько мне помнится, ее имя — госпожа Игнац. Она сообщила об этом в полицейский участок Иосифштадта. В Вене нет никаких секретов при наличии привратника. Вы собирались рассказать мне об этом?
Вертен почувствовал, что краснеет.
— Это, право же, не стоило вашего внимания.
— А мне сдается — это дело для полиции. Дама заявила, что у вас была кровь на шее. Короче говоря, нападение.
Вертену нечего было возразить.
— Я надеюсь, что в будущем вы будете сообщать в полицию о подобных случаях, — с нажимом сказал Дрекслер.
— Простой несчастный случай, — пробормотал Вертен, но вид Дрекслера свидетельствовал о том, что это его не убедило. Инспектор только прицокнул языком на это объяснение.
— Мы иногда работаем вместе, адвокат, но вы должны помнить, что есть такие виды розыска, которые частный агент просто не обучен выполнять.
Тюрьма Земельного суда, или в просторечии Лизель, находилась неподалеку от управления полиции, в южном направлении по Рингу и позади ратуши. Коллеги опять шли пешком, ибо вечер был куда как приятен. Парк, разбитый вокруг ратуши в неоготическом стиле, был еще не завершен: саженцы платановых деревьев еще поддерживались на своих местах деревянными подпорками, а фонтаны, которым надлежало быть построенными десяток лет назад, только начинали рассеивать водяную пыль от своих струй в сумерках. Коллеги зашли в небольшой кабачок за светящимся силуэтом ратуши и отведали простого блюда из копченой ветчины с кислой капустой, орошая его кружками штирийского [88] пива, лучшего, что можно найти в Австрии. Приятели сидели в саду при гостинице под огромным каштаном, и внезапно Вертена осенило, что это был тот же самый кабачок, который они навещали в прошлом году перед посещениями его друга Климта, в то время также содержавшегося под стражей в Лизеле.
88
Штирия — одна из земель Австрии.
Гросс предпочитал не распространяться о причинах своего желания побеседовать со Шрайером, так что Вертен не стал настаивать. Вместо этого он наслаждался ужином, надеясь, что они не слишком поздно вернутся сегодня домой. Возможно, стоило бы позвонить Берте, но адвокат знал, насколько трудно найти общественный телефон.
Гросс первым разделался со своей едой, вытер губы полотняной салфеткой, отсчитал несколько монет — менее половины суммы счета — и, не говоря ни слова, оставил Вертена доедать остатки его ужина и улаживать финансовую сторону.
Это был весь Гросс, которого Вертен знал и уважал. Некоторое время в ходе расследования великий криминалист, казалось, испытывал серьезные трудности, пребывал в смятении; теперь он внезапно обрел цель, которая была ему по плечу.
— Бьюсь об заклад, что он совершил свою первую ошибку, — пробормотал Гросс, когда они вошли в вестибюль и назвали свои имена дежурному сержанту, который отвел их к камерам.
Шрайер томился в заточении в отделении В, предназначенном для подозреваемых в убийстве. В его камере содержался еще один обитатель, жилистый субъект с татуировкой на шее. Вертен узнал этот рисунок: он изображал индийский знак власти и солнца, свастику, но арестованный лиходей переиначил символ, изменив его из направленного влево колеса жизни в направленную вправо эмблему германского национализма и антисемитизма. Адвокат мог только предположить характер преступления, за которое этот бандит был заключен под стражу, но, судя по перепуганным глазам Шрайера, наблюдавшим, как сокамерника выводили из помещения, дабы обеспечить приватность собеседования, оно должно было быть ужасным. Вероятнее всего, Дрекслер обеспечил Шрайеру такого напарника в качестве особого средства воздействия. В конце концов, легче убедить насмерть испуганного человека, нежели ничем не обеспокоенного и уверенного в себе.
— Доктор Гросс, — заскулил Шрайер пронзительным молящим голосом, как только они оказались одни в камере, — вы должны спасти меня. Я не виновен ни в каком преступлении. Почему они посадили меня вместе с этим чудовищем? Он сказал мне, что задушил свою кузину за то, что у нее была любовная связь с евреем. Он считает, что я — еврей.
Вертен физически ощущал, что от Шрайера, коренастого человека на пятом десятке, исходит ужас. Подсадная стратегия Дрекслера начала срабатывать.
— Успокойтесь, господин Шрайер, — попытался унять его Гросс. Он похлопал заключенного по плечу, и тот присел на край железной койки. Коллеги уселись напротив него на краю железной койки сокамерника, после того как Вертен быстро проверил, не прячется ли кто под одеялом. Гросс поспешно представил Вертена, но арестанта интересовал только Гросс.
— Вы должны сказать им, доктор Гросс, — причитал Шрайер. — Я не сделал ничего дурного. Он сам вызвал меня. Это чистая правда.
— Он? — спросил Гросс.
— Конечно, Малер. Сам написал и сказал, что хочет заключить соглашение. Я знал, что он будет вынужден раньше или позже приползти ко мне. Певцы стояли насмерть. Они не выживут без нас. Откуда публика будет знать, кому хлопать, если мы не запустим такие аплодисменты?
— Где письмо?
— Я сжег его, как велел Малер.
— Я не могу помочь вам, если вы не перестанете лгать, — размеренным тоном отчеканил Гросс. — Вам известно, что вас задержали за попытку убийства?