Реквием
Шрифт:
— Это действительно хороший знак, Соррелл. Ты вспомнила. Серьезно. Это реальный прогресс.
28
ТЕО
Вы не сможете найти ничего лучше в Лос-Анжелесе, чем «Урбан Рамен».
Как только возвращаемся в отель, с набитыми до отказа желудками, я готовлю ванну для Соррелл, но когда возвращаюсь в номер, чтобы сказать ей, что все готово, она отключилась, свернувшись калачиком
Вместо этого я заказываю доставку в номер и пью кофе, решив бодрствовать как можно дольше. Я хочу посмотреть, как она спит. Засудите меня, блять. Меня не волнует, насколько это делает меня сумасшедшим. Я провел много времени, наблюдая за Соррелл, лежащей в постели с закрытыми глазами. Тогда она не спала. Она была в гребаной коме, едва живая, и смотреть на ее красивое лицо тогда, на ее глаза, окруженные синяками, было настоящей гребаной пыткой. Сейчас девушка выглядит умиротворенной. Здоровой. Под ее глазами больше нет темных теней, и по тому, как подергиваются ее пальцы во сне, могу сказать, что она видит сон. До самой смерти мое сердце всегда будет трепетать при виде того, как эта девушка спит, а не лежит там, полуживая, парящая на грани смерти.
Нежно глажу ее по волосам, не желая будить. В конце концов я должно быть засыпаю, потому что, когда начинаю просыпаться, Соррелл стоит у тумбочки с моей стороны кровати, держа руку на выключателе лампы. Она выключает её, и комната погружается в темноту.
— Что ты делаешь? Возвращайся в постель, — бормочу я.
— Мне нужно в туалет, — шепчет она в ответ и легонько целует меня в лоб. — Не займет и секунды.
Я погружаюсь обратно в пустоту своего сна, рука свисает с края матраса, я тянусь к ее стороне кровати, ожидая, что Соррелл возьмет ее, когда вернется.
Уже рассвело. За окном очень светло.
Резко открываю глаза, и… Ах, черт! Рука онемела. Я спал с ней, свисающей с края кровати. Черт возьми, это больно. Сгибаю пальцы, пытаясь вернуть к ним приток крови, и по моей руке взрывается покалывание.
Цифровые часы на тумбочке показывают восемь сорок восемь утра. Как, черт возьми, мы проспали так долго? Перекатываясь на спину, я тру глаза, потягиваясь.
— Угадай, который сейчас час, — говорю я скрипучим ото сна голосом.
Соррелл не отвечает.
Я улыбаюсь, открывая один глаз, потом другой. Солнечный свет играет на потолке, отражаясь от окон, посылая белую рябь по стенам. Это прекрасно. А еще здесь тепло. Не жарко, как ни напрягай воображение, но тепло. В Самнере было чуть выше нуля, когда мы уезжали два дня назад. В остальной части Северного полушария может быть зима, но Южная Калифорния, похоже, не получила об этом уведомления.
— Боже. Мне почти грустно, что мы уезжаем сегодня, — говорю я вслух. — Может быть, мы могли бы заскочить на пляж на часок перед отъездом
Я, блять, знаю.
Ожидаю, что там будет записка, но ее нет. У нее, вероятно, не было возможности написать, когда она кралась по комнате посреди ночи, как гребаный вор-домушник. Но ведь мне не нужна записка, в которой говорилось бы, куда Соррелл ушла и почему, не так ли? Я прекрасно знаю, где она.
Быстро одеваюсь, натягиваю джинсы и футболку, которые планировал надеть в аэропорт, и через несколько секунд выхожу из гостиничного номера. Секунд.
Не выписываюсь.
Не оплачиваю счет.
Никуда не сворачиваю.
Я полагаю, что попытка остановить такси будет быстрее, чем заказ его по телефону, но так чертовски ошибаюсь, что это даже не смешно. В Лос-Анджелесе не осталось обычных такси. Приложения «Райдер шэр» — единственная доступная сейчас опция, а в центре города сейчас пик поездок на работу. Я расхаживаю взад и вперед по тротуару, то грызя ногти, то агрессивно пиная ствол пальмы, пока жду Джоша на его серебристой «Тайота Приус». И нахожусь на полпути к «Фалькон-хаусу», когда думаю, не прислала ли мне Соррелл сообщение. И она это сделала. Боже, я такой идиот.
От: Малышка
Получено: 4.08 утра
Я не вижу экрана на этой штуке, так что надеюсь, что не облажаюсь. Я знаю, ты, наверное, злишься и прости меня. Я не могу сесть в самолет, не попробовав это. Мне невыносима мысль о том, что я пропускаю половину жизни с тобой, даже если мы разделим оставшуюся часть этой жизни. Если бы я могла гарантировать, что мы проведем остаток наших жизней вместе, и я бы не превратилась в кого-то другого, тогда, может быть… Но все обстоит совсем не так. Я люблю тебя, Теодор Уильям Мерчант. И верю, что все это сработает. Мне очень, очень жаль, если это не так.
— Вау, приятель. Ты там в порядке? Выглядишь так, будто собираешься выбить это чертово окно или что-то в этом роде, — Джош, водитель такси, очень проницателен. Я вижу, как он наблюдает за мной в зеркало заднего вида, и делаю все возможное, чтобы справиться с сочетанием гнева и абсолютного ужаса, которые в настоящее время раскалывают меня надвое.
— Если бы ты мог ехать быстрее, было бы потрясающе, — говорю я сквозь стиснутые зубы.
Джош смеется.
— Ты шутишь, да? Движение в час пик в Лос-Анджелесе не движется ни для кого, приятель. Мы будем на месте через восемнадцать минут.
Восемнадцать минут — это чертовски долго.
— Как далеко до места? Сколько миль?
— Э-эм, одна и четыре десятых мили.
К черту это. Я не буду сидеть в машине восемнадцать минут, чтобы проехать одну и четыре десятых гребаных мили.
— Выпусти меня.
— Мы движемся, приятель. Я не могу просто…
— ВЫПУСТИ МЕНЯ ИЗ ЭТОЙ ГРЕБАНОЙ МАШИНЫ ПРЯМО СЕЙЧАС, БЛЯДЬ!
Джош немедленно съезжает на обочину. Никто даже не потрудился посигналить; мы все равно еле ползли вперед.