Реликтовая популяция. Книга 2
Шрифт:
Его возвращение в круг анахата, словно никто не заметил, даже не взглянул на него.
– Итак, – взял на себя обязанность высказать общее решение анахата Лемпа, поскольку Монжор был рассеян и немногословен. – Остаёмся здесь, где сидим, готовимся к возможным действиям тескомовцев против нас. Но до того, друзья, если хотим выжить и, в конце концов, убраться отсюда подобру-поздорову, нам следует проявлять к ним полную лояльность… Будем надеяться на мирный исход встречи с ними. Предупредите своих опритов. Пусть на время позабудут о своих притязаниях и вражду к тескомовцам. И помолчат, если нам с вами придётся с кем-то из Тескома вести переговоры… Займитесь опритами, друзья!.. Ухнал, передай мои слова нашим… Монжор, останься на минт.
Монжор дёрнулся, сжал кулаки и так сидел, пока вожди и их подручные не покинули его и Лемпу.
– Ты думаешь, что я что-то утаил? – грубо спросил он старика.
Ему не понравилась просьба Лемпы, прозвучавшая при всём анахате как приказ. Он медленно поднялся, готовый уйти.
– Сядь! – резко бросил ему старейший вождь. – Ты это видел? – требовательно и отрывисто произнёс он следом, и разжал кулак, вытянутой к Монжору руки. На его ладони золотом засветилась друба с четко очерченной цифрой – единица, ярко синяя, словно небо над головой во время полуденного збуна.
Присевший было Монжор, опять подскочил, словно от друбы исходила неведомая сила, она воздействовала на каждый нерв, на каждую клетку его существа.
– Ты… – выдохнул он.
Об обладателе друбы с первым номером среди вождей ходили разные слухи и предположения, но никто по-настоящему, даже некоторые обладатели ею, не могли знать, у кого она находиться в данное время. Возможно, лишь первая пятёрка, но она помалкивала…
Монжор даже покрылся потом, вспомнив о друбе Хлена.
Вождём Монжор стал лет пятнадцать назад. Во все годы его отношения с вождями других банд строились просто. Он сходился с ними легко, не совал нос в дела других, был корректен со всеми, даже с теми, кто мог похвалиться бандой в пяток опритов.
Но однажды, четыре года назад, его оприты едва не подставили банду Хлена, в то время малочисленную, под удар тескомовцев и группы возмущенных горожан у Пертока. Хлен при встрече высказал Монжору нелицеприятное мнение о нём самом и его подручных. Монжору в тот момент было недосуг выслушивать обиды, от кого бы то ни было: его окрылял успешный набег – дерзкий и озорной – на Ритолу. Там удалось добыть припасов на десяток недель, побыть наедине с женщинами, и при этом ни его оприты, ни посельчане физически не пострадали, а тескомовцы потеряли след его банды.
Слава Монжора в те дни среди бандитов вспыхнула и поднялась высоко, к нему стали приходить изгои и те, кому другие вожди не нравились. Его банда росла и становилась главенствующей в бандеке. Так что претензии Хлена его не трогали.
Хлен тогда с кривой усмешкой на чистом, не лишённом красоты, лице осмотрел Монжора с ног до головы взглядом живых умных глаз и увёл своих разумных на север, а неделей позже тескомовцы без усилий вырубили банду Монжора на две трети. Сам вождь едва избежал участи большинства своих приверженцев и чудом, как ему сразу показалось, остался жив.
Позже, размышляя о том случае, вспоминая подобные стычки с тескомовцами и другими бандами, он вдруг понял, что его никто в том бою и не собирался убивать. Тескомовцы его как будто не замечали, а его меч рубил воздух – противники обходили его стороной, находя вокруг менее боеспособных опритов.
Озадаченный и обескураженный таким странным для себя выводом, он, пожалуй, впервые задумался о том, что двигало разумных по просторам бандеки и кучковало их в банды, о взаимоотношениях между вождями, о скрытых каких-то силах, под чьим руководством и влиянием находились все они и он сам в том числе.
Последнее возмутило его. Он жаждал свободы и как будто обрел её.
Ан, нет!
Получив друбу, он ещё больше уверился в своей зависимости неизвестно от кого.
Постепенно созревала идея об избавлении себя ото всех, кто мог бы на него воздействовать без его ведома. И анахат он задумал для привлечения единомышленников.
Хлен для него стал олицетворением противной стороны, так как подозрение о наводке тескомовцев, напавших на банду, укрепилась у Монжора со временем.
Лемпа хмуро наблюдал за мимикой лица Монжора.
– Ты почему отверг друбу Хлена? – спросил он. – Ты знаешь, что теперь никто не примет твою, даже если ты её предъявишь самолично?.. Конечно, знаешь. Тогда почему?
Действительно, почему? Как объяснить старику свои подозрения, свои далеко идущие планы, если вопрос задан в лоб?
– Я… Я не мог поступить иначе… Меня бы не поняли вожди. Оприты тоже… Так сложились обстоятельства… Там…
Монжор сел. Как он ошибался, приглашая Лемпу на анахат, Лемпа один из тех, против кого он решил выступить.
– Какие такие обстоятельства? О чём ты говоришь? В тебе взыграло тщеславие. Всё остальное – накипь. Принимая друбу, ты брал на себя обязательства… Я, Первый, освобождаю тебя, Четырнадцатого, от них… Друбу вернёшь Хлену! Лично! Всё!
– Нет! – почти выкрикнул Монжор. В нём закипала кровь от охватившего его озлобления, обиды и запоздалой реакции на пережитое сегодня утром при встрече с беглецами. – Нет, старик. Не всё! Не всё… Я там сказал, что Хлен мне не указ. И швырнул его друбу назад!.. Теперь говорю и тебе. Ты мне тоже не указ!
Лемпа невозмутимо пожал плечами.
– Это твоё право… А жаль, Монжор. Рано можешь кончить…
Не договорив, он тяжело встал – старый, на вид слабый, но понимающий мог бы отметить в нём спокойствие силы. Силы не на показ. Тем не менее, той силы, способной взорваться в любой момент и сокрушить всё, что ей противостоит или противится.
Монжор был из тех, кто научился понимать. И как он ни был обозлён на старика и ни оскорблён за явную угрозу, он не сделал ни одного шага вдогонку, чтобы расквитаться с ним, не вымолвил ни одного слова.