Ремарк и миражи
Шрифт:
Первые фазы операции по форсированию горной преграды прошли гладко, и вскоре Инэс и два гружёных мула оказались на противоположной стороне. А, вот, на заключительной стадии оно, то есть, первое досадное происшествие, и случилось.
Роберт, ведя в поводу третьего мула, находился уже на середине хлипкого инженерного сооружения, когда из-за северо-восточного хребта зазвучала бодрая музыка, и хриплый мужской голос истошно завопил на немецком языке:
— Дойче золдатен, унд официрен…
Коварное и хулиганистое горное эхо незамедлительно подхватило и усилило этот известный немецкий шлягер тридцатых-сороковых годов двадцатого века. Навьюченный мул испуганно шарахнулся в сторону, серые верёвочные перила тут же порвались,
Роберт же, вовремя упав на живот, удержался на деревянном полотне, а потом потихоньку, по-пластунски, покинул ненадёжный мостик.
«Интересно, а почему не было слышно характерного звука — от падения тяжёлого тела на каменистое дно пропасти?», — запоздало отреагировал нервный внутренний голос. — «Прошло семь секунд, восемь, десять, двенадцать. Тишина. Однако…».
Он поднялся на ноги и тут же угодил в крепкие объятия супруги.
— Я так перепугалась, — уткнувшись в грудь мужа заплаканным лицом, жалостливо всхлипывала Инни. — Такой кошмар. Слов не хватает…
— Успокойся, родная, — попросил Роберт. — Ничего же не случилось.
— Как это — не случилось? А наш бедный длинноухий друг? Какая глупая и страшная смерть…. Кстати, что находилось в брезентовых мешках, которые оказались — вместе с несчастным мулом — на дне пропасти?
— Мы лишились примерно половины наших продовольственных запасов, включая все мясные консервы, сухари, соль, чай и сахар.
— Ничего, выдюжим, — тяжело вздохнув, заверила Инни. — Если что, у нас имеется продовольственная заначка. Я имею в виду — двух оставшихся упитанных скотинок…. Жалко, конечно же, будет кушать таких доверчивых симпатяг. Но, ничего не поделаешь. В нашей жизни иногда случаются такие нестандартные ситуации и расклады, когда о жалости и щепетильном чистоплюйстве приходится — сугубо на время — забывать…
А второе досадное происшествие было связано, наоборот, с Инэс. Во время перехода вброд через очередную бурную реку, она неуклюже поскользнулась на гладких чёрных камнях, потеряла равновесие и плашмя упала в воду. Бесшабашное течение — с несказанным удовольствием — подхватило стройное женское тело и пронесло незадачливую путешественницу метров на двести пятьдесят, до ближайшего серьёзного поворота извилистого речного русла.
Егор — вместе с мулами — успешно форсировал коварную водную преграду и незамедлительно приступил к сбору сухих дров и коряжин. И когда Инни, насквозь промокшая, словно полевая мышь, попавшая под сильный летний ливень, подошла — вдоль берега — к броду, там её уже ждал весёлый и жаркий костёр, рядом с которым было наспех сооружено простейшее приспособление для развешивания одежды и обуви, подлежащих сушке.
— С-с-спасибо, Робби, за з-з-заботу! — выбивая белоснежными зубами звонкую барабанную дробь, растроганно поблагодарила жена. — Чтобы я д-д-делала без т-т-тебя? Ума не п-п-приложу…. Вода очень-очень х-х-холодная. Просто у-у-ужас — до чего….
Раннее утро четвёртого дня этого похода выдалось на удивление тихим и тёплым, на небе не наблюдалось ни единого облачка. Только на северо-западе, возле самой линии горизонта, просматривалась узкая иссиня-черная полоска.
— Зачем ты, изверг белобрысый, разбудил меня в такую рань? — выглядывая из палатки, недовольно заныла заспанная и растрёпанная Инэс. — Даже солнышко ещё не взошло. Вот, уж, никогда не думала, что мой законный муженёк окажется таким законченным и бессердечным садистом. Недаром мне школьная закадычная подружка советовала, мол: — «Никогда, милочка, не связывайся с блондинами. Злые они, морды смазливые…». Так зачем будил-то, любимый? Что-то случилось?
— Во-первых, уже сейчас температура воздуха явно выше пятнадцати градусов, — пояснил Егор, старательно разогревая на ленивом костре вчерашнюю рисовую кашу, сдобренную мелко-нарезанными кусочками копчёной колбасы. — Во-вторых, в воздухе чётко ощущается какая-то нездоровая и подозрительная духота. В-третьих, эта угольно-чёрная полоса на северо-западе. Не зря она там, ей-ей, нарисовалась…. Следовательно, может налететь нехилая гроза. А, как учил потомственный князь Голицын, «стационарные» миражи терпеть не могут серьёзной непогоды. Мол, на время исчезают, любезно демонстрируя «настоящую» картинку.… В-четвёртых, и это главное, до третьего серьёзного водораздела остаётся, судя по нашей карте, всего ничего — порядка двенадцати-тринадцати километров. То есть, до той точки на местности, где заканчивается скучная определённость…. Если выйдем пораньше, то имеем все шансы — выбраться на искомый водораздел к полудню. А там, глядишь, и аргентинская гроза продемонстрирует всю свою природную мощь, указывая правильный путь…. Ну, убедил я тебя, капризная, изнеженная и ворчливая театральная актриса? Тогда — незамедлительно вылезай на свет Божий, справляй естественные нужды и умывайся. Позавтракаем, свернём лагерь и будем выступать. Внутренний голос мне навязчиво подсказывает, что сегодняшний день будет непростым…
А грозы так и не приключилось: угольно-чёрная полоса на северо-западе начала постепенно истончаться и нервно подрагивать, а вскоре, и вовсе, растаяла без следа.
«Зато не вымокнем», — принялся утешать добросердечный внутренний голос. — «Не расстраивайся ты так, братец. Отыщется эта Кельчуа. Обязательно отыщется. Никуда от нас не денется. Причём, без всяких природных катаклизмов…».
В начале первого дня они, обогнув крохотное горное озеро, наполненное до самых краёв изумрудно-зелёной водой, вышли на дугообразную седловину солидного водораздела.
— Вот, так сюрпризище! Просто обалдеть и не встать! — махнув рукой направо, восторженно выдохнула шедшая первой Инни. — Красотища неописуемая…
Роберт, подгоняя неторопливых мулов, выбрался на край седловины в нескольких метрах от жены и, не находя нужных слов, лишь восхищённо покачал головой.
Изысканная картина, открывшаяся их любопытным взглядам, завораживала. От гребня горного хребта, на котором в тот момент находились путники, к предгорьям спускались четыре извилистые лощины, заросшие невысокими кустами боярышника и дикого орешника. И правая, самая широкая из них, плавно «вливалась» в плоские бесконечные равнины, на которых беззаботно паслись — многочисленными тёмными и буро-пёстрыми точками — неисчислимые стада неизвестных животных. Вблизи предгорий равнины были светло-светло-зелёными, но — по мере удаления от хребта — их цвет постепенно менялся, превращаясь из зелёного в светло-серый, а из серого — в нежно-сиреневый. Линия же горизонта была скрыта плотной, небесно-голубой туманной дымкой.
— Что это такое? — зачарованно, почти не дыша, спросила Инэс. — Как называется данное чудо?
— Наверное, знаменитые чилийские льяносы, — предположил Роберт. — Их ещё иногда называют — «голубой пампой». Земной Эдем — для крупнорогатого скота и прочих парнокопытных животных. Но…
— В чём дело?
— Я не думал, что до чилийской границы — так близко…. Может, это они и есть, «стационарные» миражи, про которые нам толковал многоуважаемый дон Василий? Мол: — «В этом случае у конкретного предмета может быть как истинное, так и мнимое «изображение». Причём, это «мнимое изображение» может быть удалено от «истинного» на многие сотни и даже тысячи километров…». Можно смело предположить, что сейчас мы с тобой наблюдаем не сами чилийские льяносы, а только их «мнимое изображение», перенесённое сюда на «энное» количество километров, благодаря причудливому преломлению и отражению солнечных лучей…. Линия горизонта, опять же, скрыта за плотной, небесно-голубой туманной дымкой. Всё, как говорится, одно к одному. Так-с, подожди, только бинокль достану из походного планшета…