Репетиция конца света
Шрифт:
– Стою и падаю! – раздался рядом хриплый голос. – Ну просто валюсь! Неужели это сам красавчик Воропаев? Неужели сам Гоша? И неужели он жаждет встретиться со мной? А цветочки не для меня припас?
Ольга и Гоша обернулись и увидели Любу. Она выглядела, как всегда, безупречно, особенно в этом новом пепельном парике. Что-что, а подбирать парики Любка научилась виртуозно: кто не знал о ее пострадавшей в аварии голове, и заподозрить не мог бы, что она носит волосы чужих баб! Никакой синтетики Люба не признавала – только натуральные пепельные локоны. Одеваться после исчезновения Олега она стала очень строго – в черное, и этот цвет ей шел. Короче, только набрякшие подглазья, покрасневшие глаза и слегка обвисшие щеки могли выдать внимательному человеку, что Люба последние несколько дней безудержно квасила.
Услышав ее развеселый голос, Ольга откровенно испугалась, что сестра все еще не в себе, не владеет ни собой, ни ситуацией, а потому вполне может ляпнуть чего не надо. А Гошка сегодня уж до того странный, что ляпать при нем не просто нельзя, но даже и опасно. Однако у Ольги тотчас отлегло от сердца, когда она увидела, что глаза у Любы холодны, настороженны и абсолютно трезвы. Возможно, она услышала последние Гошкины слова, которые были не просто двусмысленны, но очень двусмысленны? Или это просто почудилось Ольге с перепугу?
– И о чем же ты хочешь поговорить со мной и с Вовкой?
– Да так, есть одна просьба.
– Какая? Для милого дружка, сам знаешь, хоть сережку из ушка.
– Ты ж вроде не носишь сережки, – лучезарно улыбнулся Гоша. – Но ладно, хватит словами играть. Просьба такая. Вот эти цветы, – он протянул свой букет, – положи, пожалуйста, на могилку Олега. Ну есть же хоть какая-то яма, котлован, не знаю, куда вы его бросили? Неля, надо думать, тоже там? Туда и цветы положи.
У Ольги закружился перед глазами серый туман. Ноги подкосились... Потом что-то больно впилось ей в руку повыше локтя. Щипок с оттягом вернул ускользающее сознание. С трудом сообразила, что Любка успела подхватить ее под руку и удержала, не позволила рухнуть в обморок. После этого, конечно, просто не о чем было бы говорить, не от чего отпираться.
Но откуда он знает?! Или просто на пушку берет? Знает, определенно знает... вон как азартно блестят глаза. И про Нельку знает.
Что теперь делать? Залиться слезами, начать причитать-плакать и бить себя в грудь? Каяться?
А в чем ей каяться? Строго говоря, чем она, Ольга, виновата? Двоюродная сестра пришла и пожаловалась на мужа, который... Ну, в общем, жить с которым стало невозможно. При этом присутствовал Ольгин муж, Володя Кутьков. Выслушал причитания родственницы: да чтоб он, постылый, провалился вместе со своей блядешкой! Посочувствовал Любе. Сказал, что готов помочь всем, что в его силах. Ну, прикинули, что в его силах... Оказалось, многое. Конечно, не за просто так. Конечно, за определенную сумму. Но и обсуждение суммы, и разработка всяких деталей происходили уже без участия Ольги: она укладывала спать Никитку. Так что какое она имеет вообще отношение к случившемуся? Тем более что Люба до сих пор Володе так и не заплатила за его помощь...
В общем, Ольга быстренько убедила себя, что во всем виновата именно Люба. Так пусть она и трепыхается под пристальным взглядом Гоши Воропаева. Пусть она и соображает, как отвечать на его безумные обвинения:
– Не отпирайся, Люба. Я все знаю. Все. Как раз накануне того дня, когда Олег пропал, мы с ним имели долгий разговор. Он рассказал обо всем, что у вас в доме творится. И про ногу твою, и про забавы со скальпелем, и про Нелю. Он чуял, понимаешь ты, чуял, что его жизнь в опасности. И хоть посмеивался над своими страхами, а все же решил себя обезопасить максимально. Я дал ему несколько советов. Некоторые он выполнил: например, изложил свои подозрения письменно и передал в конверте надежному человеку, юристу, с просьбой переправить в милицию, если с ним, с Олегом, что-то случится...
Тут Воропаев, конечно, сильно погрешил против истины, однако и Ольга, и Люба ничего не заподозрили и приняли его слова за чистую монету. Ведь он знал так много... Он все говорил точно. Наверное, и тут не врет.
Теперь уже Ольге пришлось поддерживать двоюродную сестру под локоток.
– Но одним из самых дельных советов он пренебрег, – как ни в чем не бывало продолжал Гоша, крутя и вертя свой кошмарный букет, до которого, понятное дело, ни одна из сестер теперь и дотронуться не желала. – Так, например, я посоветовал ему немедленно сообщить тебе, Люба, что деньги со своего счета он практически все израсходовал, поэтому в случае его смерти ты ничего не приобретаешь, кроме лишних заморочек. Кстати, ты вообще учла, что при исчезновении человека он только через год признается без вести пропавшим и лишь через пять или шесть лет, точно не припомню, наследники имеют право наложить лапу на его имущество? Так что, даже если бы на счету Олега было не двести пятьдесят долларов, а гораздо больше, тебе пришлось бы подождать. С другой стороны, нет худа без добра, верно? За эти пять-шесть лет и на двести пятьдесят долларов набежит какой-никакой процентик, она малость потолстеет, эта хиленькая суммочка...
Ольга так резко отпрянула от сестры, что Люба чуть не упала.
Как это – двести пятьдесят долларов? Любка уверяла их, что на счету Олега как минимум пять тысяч, а взять она их не может, пока не будут исполнены какие-то там формальности насчет пропавшего бесследно мужа. Но как только – так сразу рассчитается. А теперь что выясняется? Чем она рассчитается? Двумястами пятьюдесятью долларами? И когда? Через пять-шесть лет?
А может, Гоша их на пушку берет?
Но достаточно было взглянуть на Любку, чтобы удостовериться: все правда. Все правда!
– Так, значит, ты нам врала? Врала? – взвилась было Ольга, но Люба так на нее глянула, что та осеклась. Отчего-то невыносимо страшно стало стоять рядом с этой женщиной. Как будто рядом с чужой. Вообще что-то нечеловеческое вдруг в ней проглянуло.
– Это правда, что тебе Олег все рассказал? – спросила Люба резко, и Ольге показалось, будто ее голос высекает из воздуха искры, как рашпиль из металла.
– Ты же и сама понимаешь, зачем спрашиваешь? – ответил Гоша, и мягкость из его голоса тоже исчезла. У Ольги на миг перехватило дыхание, когда она поняла, сошлись... достойные противники сошлись! Люба, ее сестра, которая всегда была просто бабенка, такая же, как все, ну, может, поугрюмее прочих, а потом она вдруг взяла – и решила избавиться от мужа, да не просто решила, а придумала, как это сделать, и не просто придумала, но и сумела Володю, Ольгиного мужа, в это вовлечь, причем не на один раз его, чувствуется, завязала, а на очень долгоиграющую работенку подрядила. На работенку пусть рисковую, но очень доходную...
И Гоша был сейчас не такой, каким запомнился Ольге. Не просто веселый лоботряс, девчачий баловень. В нем что-то погасло, но в то же время зажглось. Светлое угасло, а зажглось нечто темное, мрачное, опасное. Он не побоялся начать этот разговор с Ольгой и Любой не потому, что они всего лишь женщины. Если бы сейчас против него вышли Володя и его напарники Сайков с Басаврюком, Гоша держался бы точно так же свободно, раскованно, бесстрашно. Ольга с Любой оказались для него не более чем ступеньки на подступах к мужчинам. Как всегда, они ему совершенно не нужны сами по себе. У Гоши были какие-то конкретные дела, ну а женщины...
У Ольги защемило сердце от сознания, что в очередной раз она оставалась для этого недосягаемого, незабываемого человека пустым местом. У нее даже глаза защипало от приступа внезапного горя. Зажмурилась, чтобы не выкатилось ни слезинки. И подумала, что существовал бы в самом деле дьявол – она бы душу ему продала сейчас, сию минуту только за то, чтобы хоть однажды Гошка посмотрел на нее по-другому. Чтобы увидел в ней не ничтожество женского пола, а женщину, которую он хочет в своей постели...