Репит
Шрифт:
Так чертовски хорошо. Может, мне снова отрастить волосы? Эду нужно будет больше времени, чтобы их вымыть, а значит я получу больше удовольствия. Прекрасная идея. Возьму на заметку.
— Значит, ты не ревнуешь? — уточняет Эд.
Я все еще слышу отголоски неуверенности в его голосе.
— Я хочу быть единственной, кто видит твою славную голую задницу. Если это ревность, то, наверное, я немного ревную. Но если подумать, это не лучше и не хуже того, что ты мумифицируешь меня простыней, чтобы Лейф не увидел немного кожи.
Когда Эд
— В твоих словах есть смысл, — наконец признает Эд.
— Думаю, немного ревности — это нормально.
— Согласен.
Эд выключает воду, выходит из душевой и насухо вытирается полотенцем.
Я жду его и думаю. Мысль, чтобы пойти в кухню и пообщаться с Шеннон, не наполняет меня ликованием. Будет странно видеть ее здесь сегодня утром. Да и не только сегодня. Я помню, с каким жаром она говорила о том, что мы с Эдом не подходим друг другу, и учитывая это, я бы предпочла держать ее подальше.
Очевидно, я двигаюсь недостаточно быстро для Эда, потому что он оборачивает меня полотенцем, аккуратно заправляя конец на груди. Затем он целует меня в плечо и уходит. По крайней мере, на этот раз вокруг его бедер полотенце. Наши задницы полностью покрыты. Печально, но необходимо.
Я наношу на волосы мусс и укладываю феном, потом жду, когда остыну, — этому я научилась на собственном опыте — и только потом берусь за макияж. Наношу тональный крем, тушь для ресниц, подкрашиваю карандашом брови и добавлю немного бальзама для губ.
Девушка в зеркале выглядит нормально. Несмотря на одинаковые засосы, один выцветший, другой свежий. Я бы хотела оставить их на виду, потому что это — свидетельство страсти Эда, и моей победы, но потом все же замазываю тональным кремом.
Я готова, но не спешу выходить из ванной. От беспокойства скручивает живот.
Интересно, это из-за Шеннон или из-за того, что просто кто-то новый вторгся в мое личное пространство?
Похоже на второе. Однако я не чувствовала себя так, когда Лейф стал жить здесь. Наверное, дело в самой Шеннон.
К черту все это!
Я набираюсь храбрости, возвращаюсь в спальню и быстро одеваюсь.
С кухни доносятся разговоры, смех, звон столовых приборов. Когда я вхожу туда, у меня глаза лезут на лоб. Шеннон нажарила кучу блинов, яичницу-болтунью, бекон и порезала свежие фрукты: клубнику, банан, чернику. Половины этого вчера не было в холодильнике, и Бог знает, во сколько она встала, чтобы сходить в магазин. Обычно по утрам мы просто пьем кофе и, может быть, съедаем батончик мюсли. Однако Шеннон не только приготовила настоящий завтрак, но и красиво сервировала стол. Я понятия не имела, что у нас вообще есть скатерть и салфетки.
— Присаживайся, детка. — Эд отодвигает для меня стул и наливает кофе.
Я таю. Его забота важнее того, что мне неуютно из-за присутствия Шеннон.
Горди бьет хвостом по моей ноге, выпрашивая бекон. Он его очень любит. Наверное, так же, как меня.
Лейф выглядит так, словно вот-вот лопнет от счастья, а также от секса и еды.
— Доброе утро, Клем, — говорит Шеннон, сидя у него на коленях. Она улыбается широко и, кажется, искренне, и я чувствую себя стервой.
— Доброе утро. — Я пытаюсь улыбнуться. — Ты столько наготовила. Просто вау!
— Она меня балует. — Лейф усмехается и целует Шеннон в щеку.
— Конечно.
Несмотря на то, что Эд уплетает блины за обе щеки, он не выглядит таким уж счастливым.
— Просто постарайтесь держать свое баловство подальше от салона.
— Все будет нормально. Я профессионал. Ты, братец, хуже старухи.
— Это сексизм, — говорю я, выкладывая на тарелку блин и ягоды. Это, вроде бы, полезная еда, если не добавлять кленовый сироп..
— Хорошо. Тогда он хуже старика.
— Дискриминация.
— Я ведь не выиграю, верно?
— Верно.
Горди кладет голову мне на колено и глядит печальными глазами. Я не могу винить его: бекон пахнет очень соблазнительно, и его столько, что даже Эд с Лейфом не смогут все съесть, даже учитывая, что набивают животы так, словно завтра наступит голод.
— Нет, Клем, не корми его со стола, — говорит Эд. — Иди на свою подстилку, Гордон. Иди. Ты знаешь, что нельзя выпрашивать еду.
С тяжелым собачьим вздохом Горди уходит.
О, какая жестокость. Моя жизнь — это пелена слез, — всем своим видом говорит он, когда плюхается на гигантскую удобную подушку и прижимается к своему мягкому игрушечному другу — обглоданной белке. — Ни с одной собакой никогда не обращались хуже!
Я посылаю Горди молчаливое обещание стащить для него немного бекона позже.
Шеннон слезает с колен Лейфа, поднимая полупустой кофейник.
— Давай сделаю свежий, Эд. Этот стоял уже некоторое время.
— Не беспокойся, мне и этот подойдет.
— Мне не сложно.
— Ты отличный повар, — говорю я Шеннон, когда доедаю все, что было на своей тарелке.
Лейф весь светится.
Ах, молодая любовь-похоть. Интересно, я тоже выгляжу счастливой, глупой и довольной, когда гляжу на Эда? Если да, то я не против.
— Знаешь, Клем, я бы не жаловался, если ты каждое утро готовила бы мне такой завтрак, — говорит Эд с лукавой усмешкой.
Лейф только фыркает, в то время как Шеннон смеется.
— Дело в том, — отвечаю я, тщательно подбирая слова, — что утром у меня энергии хватит либо минет, либо на завтрак? Чего ты хочешь?
Лейф хохочет, хоть я и не шутила, а Шеннон заливается краской. Наверное, упоминание орального секса за завтраком — это дурной тон.
Эд, однако, обдумывает этот вопрос.