Репортаж с петлей на шее

Фучик Юлиус

Лида Плаха рассказывает в своих воспоминаниях о судебном разбирательстве:

«…24 августа 1943 года меня привезли из Дрездена, а Юлу – из Бауцена в Берлин на суд.

Наутро следующего дня нас привели в приемную, дали по куску хлеба и повезли к зданию суда. Мы ехали долго, потом с большого двора нас загнали через узкие двери в подвал и развели по камерам. Это были большие бетонные коробки со стенами, испещренными последними приветами людей, ожидающих смерти, написанными на многих языках. Среди них – и на чешском. Мне хотелось бы, чтобы память моя смогла сохранить их все, и сейчас, когда так хочется

обо всем забыть, припомнить их…

Приблизительно через час нас вывели из камер и построили. А вскоре по центральной лестнице ввели в большой зал. Я очень живо помню его. На полах ковры, окна расписаны портретами генералов, прямо перед нами – судейские кресла, по одной стороне – скамьи подсудимых, по другой – офицеры. Нас рассадили, возле каждого поставили вооружений караул.

…Первым вызывали Юлу. Сверили данные и задали первый вопрос: почему он перешел на нелегальное положение, когда ему ничего не грозило…

Я помню, как в ответ на этот вопрос Юла усмехнулся и, в свою очередь, спросил: «Почему многих из моих товарищей, арестованных а следующий же день после оккупации, то есть в период, когда они еще не могли совершить ничего предосудительного против рейха, уже нет в живых?»

Ответа не последовало.

Второй вопрос: «Почему ваша деятельность была направлена против германской империи? Ведь история доказала, что Чехия и Моравия всегда были частью великой Германии».

Юла провел рукой по бородке, как делал всегда, когда ему самому или кому-либо другому удавалась хорошая шутка, и ответил: «Господа, вы ведь и сами знаете, что это ложь, беспардонная ложь! Вы творите историю такой, как она вам нужна!»

Долго стояла тишина, прежде чем они смогли переварить правду, брошенную им в лицо…

Затем судья спросил, почему Юла стал коммунистом. И Юла заговорил. Он говорил о Советском Союзе, о его силе, его несокрушимости, о неизбежном поражении фашизма.

О фашизме и его зверствах. Юлек говорил и из обвиняемого превращался в обвинителя. Теперь уже никто из них не мог усидеть на месте. Они орали, чтоб он замолчал, но Юла продолжал: «Вы вынесете мне приговор. Я знаю! Это смерть человеку! Мой приговор вам вынесен уже давно: „Смерть фашизму! Жизнь человеку! Будущее – коммунизму!“

Лидушка вспоминает, что после оглашения приговора Юлеку надели наручники и увели обратно в камеру тюрьмы Моабит. Отсюда 26 августа в 8 часов утра его переправили в Плетцензее.

Рассказ Рудольфа Бедржиха

…8 августа 1945 года я встретилась с Рудольфом Бедржихом, тем самым юношей, который сидел с Юлеком в одной камере в Плетцензее и был также приговорен к смертной казни. Позже ему заменили казнь концлагерем.

Вот что он рассказал:

«…Я уже не мог даже отчаиваться, я совсем отупел, не думал ни о чем и даже о родном доме, я ждал казни… Вот тогда и привели в мою камеру Юлека. Он был так жизнерадостен, словно его не ждала близкая смерть… Все время пел или что-нибудь рассказывал. Он говорил мне о деревушке, где вы жили, о синичках, что поселились в вашем столе… Много и хорошо рассказывал о Советском Союзе, доказывал, что он непобедим и что Красная Армия гонит фашистов на запад. Он вдохнул в меня надежду на жизнь, и я тоже стал петь вместе с ним. Целый день мы клеили конверты, а вечером после работы нам надевали наручники. В камерах не выключали света и ночью, и лишь во время бомбардировок тюрьма погружалась во тьму.

30 или 31 августа Юла мог написать домой письмо.

В ночь с 3 на 4 сентября тюрьма Плетцензее подверглась бомбардировке. Крыло, где была наша камера, пострадало. Надзиратели выгнали всех заключенных во двор. Среди заключенных раздавались вопли отчаяния. Юлек начал объяснять положение на фронтах и убеждать их в непобедимости Советского Союза, в том, что Красная Армия несомненно победит гитлеровскую Германию. А мы – даже если мы погибнем, должны оставаться верными своим убеждениям.

Нас, заключенных, продержали в тюремном закрытом дворе от полуночи до четырех часов утра. Я все время был возле Юлы.

Нас с Юлой перевели в другую камеру – в камеру 144..

С 4 сентября нас держали в трехкилограммовых наручниках уже не только ночью, но и днем. 7 сентября, когда солнце село, в тюремный коридор явились сразу человек десять надзирателей, они принялись отпирать камеры и выводить заключенных в коридор. Мы в своих камерах прислушивались, что там творится. Мы слышали, как надзиратели приходят снова и снова, каждые полчаса… Около полуночи пронесся слух о казнях. Кто-то в коридоре крикнул, что всех ведут на смерть. Началась страшная паника. Некоторые плакали, теряли самообладание, громко молились, а мы с Юлой пели. Мы были спокойны. Юла сказал мне: «Ты должен утешаться мыслью: мы знаем, за что умираем, и наша смерть послужит добру».

Вдруг около пяти часов утра в нашу камеру вошли два надзирателя. Один снял с рук Юлы наручники и приказал скинуть рубаху – единственное, что было на нем. Юлек успел подбежать ко мне, пожал руку и сказал: «Передай привет товарищам!»

Два года я, словно утопающий за соломинку, цеплялась за надежду, что Юлек жив, что ему посчастливилось скрыться во время бомбардировки тюрьмы Плетцензее и он, бледный, исхудавший, вдруг появится среди тысяч возвращающихся, восставших из мертвых и давно оплакиваемых. Теперь надеяться было уже не на что.

…Жизнь Юлека оборвалась.

Началась жизнь его «Репортажа с петлей на шее», ставшего его заветом.

Какой любовью, какими дружескими чувствами отозвалась на «Репортаж» наша страна! С каким открытым сердцем приходят ко мне советские люди! Сколько писем получаю я со всего света!

Это ответ Юлеку. Тысячи и миллионы людей, борясь с фашизмом и несправедливостью, сами пережили и перечувствовали то, что описано в «Репортаже», «Репортаж» и сейчас жив в сердцах миллионов борцов за свободу народа!

Юлиус Фучик – брат Никоса Белоянниса и Патриса Лумумбы, Его слова понятны героическим кубинским друзьям…

Ко мне приходят совсем молодые люди, родившиеся пятнадцать – двадцать лет назад, они спрашивают: «Как это было, как такое могло случиться…»

Для них я постаралась описать те черные годы, которые словно луч света озарил «Репортаж». Эти несколько лет длились дольше, чем вся моя жизнь, их не стерло время, они никогда не изгладятся в моей памяти…

Об одном прошу тех, кто переживет это время: не забудьте! Не забудьте ни добрых, ни злых. Терпеливо собирайте свидетельства о тех, кто пал за себя и за вас.