Решающий шаг
Шрифт:
Глава тринадцатая
Утром, после завтрака, Артык вышел из кибитки. Гряды перистых облаков, передвигающиеся, как барханные пески в Кара-Кумах, сияли белизной хлопка. Влажный холодный ветер лизал щеки, донося тошнотворный запах падали. Артык медленным шагом подошел к шалашу Гандыма.
Гандым сидел у порога и толок в ступе хлопковый жмых. Желтая пыль курилась над ступой, оседала на его одежде, бороде и ресницах. Лицо Гандыма, принявшее цвет жмыха, стало одутловатым и страшным, как у человека, которого уже коснулось дыхание смерти. Мутные глаза его смотрели на все холодно и безразлично. С такой же безнадежностью смотрела на мир и жена Гандыма, Биби. Хотя ей не было еще и тридцати пяти, она выглядела старухой. А их восьмилетняя дочь стала тонкой, как хворостинка. Казалось, в ее детских чистых глазах затаилась тоска о хлебе.
У Артыка заныло сердце от жалости. «Чем им помочь, как поддержать?». — думал он. В это время ветер донес голос Халназара и громкое ржание Мелекуша. Одного этого было достаточно, чтобы в сердце джигита вспыхнул давний, неутоленный гнев. Хотелось сейчас же пойти к баю и потребовать: «Отвези вьюк зерна Гандыму!» Но разве Гандым один так бедствует?.. Что делать с другими?
Артык не решился задавать Гандыму обычные вопросы о здоровье и благополучии дома. Он только сказал подавленным голосом:
— Дядюшка Гандым, нелегкое у тебя житье, как я погляжу.
Возможно, Гандым не понял, что Артык жалеет его. Ответ был суров и резок.
— Да, — сказал он, — есть такие молодцы, что носят пушистые папахи, красные халаты и черные сапоги. И за это хвала аллаху! Либо мирские заботы уйдут от нас, либо мы уйдем из мира. — Он посмотрел на Артыка своими полубезумными глазами. — Да-а, есть и такие,— повторил он, — наденут погоны, в начальники лезут! — и вдруг страшно захохотал: — Ба-я-ар! Ха-ха-ха-ха!..
Разумные слова полубезумного Гандыма потрясли Артыка. Сердце его сжалось от боли. Он взглянул на свой красный халат и почувствовал себя как в огне.
Растерянный, подавленный побрел он вдоль ряда черных кибиток. В этом году в тамдырах не разводили огня; всюду у кибиток зияли темные дыры, точно голодные пасти. Многие тамдыры уже обрушились, в пустых днищах их устроили себе гнезда фаланги и скорпионы. Собачий лай был слышен только в халназаровском ряду. А если попадалась собака, то она неподвижно лежала унылая или же лениво рылась в прошлогодней золе и мусоре, ища себе пропитания.
Артык и не заметил, как набрел на группу дейхан, сидевших и лежавших возле одного шалаша. Большинство из них ничем не отличалось от Гандыма — те же одутловатые лица, тот же землистый цвет кожи и та же безнадежность в тоскливых глазах. Здороваясь с Артыком, они не выказывали никакой неприязни, но в их слабых голосах, в скорбных взглядах была та же горечь и боль. И Артык понял их молчаливый укор: «Ты, братец, в прошлом году лежал вот тут вместе с нами и растратил наши раны, говоря о восстании. А теперь нацепил погоны, стал начальником и забыл нас. Где же твои слова о свободе, о справедливости?»
Артык подумал: «И зачем я все это нацепил на себя? Зачем в таком виде пришел в аул? Умно поступил Ашир. Когда я предложил ему сменить одежду, он отказался. А я дурак и мальчишка!» — выругал он себя и в своем нарядном халате опустился на пыльную землю.
Черкез разостлал рядом свой потрепанный чекмень и сказал:
— Артык, запылится твоя одежда, ложись вот сюда. Артык принял это за насмешку и стал уверять:
— Дядюшка Черкез, какая бы ни была на мне одежда, я все тот же Артык и сердце у меня прежнее.
Беседа не ладилась. Артык собирался уже было уходить, но из-за ближайшей кибитки появился Ашир. На нем был все тот же темный, с пятнами мазута русский рабочий костюм. Дейхане сразу оживились. Лежавшие поднялись, все начали тепло приветствовать вернувшегося с тыловых работ земляка. Однако одежда Ашира показалась дейханам еще более странной, чем красный халат Артыка. Посыпались шутки:
— Эй, Ашир, ты стал настоящим русом!
— Он похож на кондуктора с железной дороги!
— А я принял его за машиниста с завода Артына-ходжайна!
Ашир весело отшучивался:
— Что я стал русом, это ничего. Не только русом, но и рабочим. А вы поглядите на Артыка! Он стал настоящим баяром.
Артык, и без того обиженный холодным приемом дейхан, раздраженно бросил:
— Ашир, прикуси язык!
Ашир засмеялся:
— Вот видите, — чем не баяр-полковник? Уже и приказывать начал.
— Я не знаю, на что ты намекаешь, и не хочу слушать твоих глупых шуток! — вспыхнул Артык. — Если ты знаешь, как выйти из беды, веди людей за собой. А не можешь — следуй за мной!
— Артык, что за речи? Я всегда был твоей тенью. А эти люди ждут от тебя совета. Теперь тем более: ты стал большим начальником!
Артык задрожал от возмущения. Ему хотелось резко ответить Аширу, даже встать и ударить его. Прислушиваясь к перебранке друзей, дейхане сначала посмеивались, но потом начали опасаться серьезной ссоры. Черкез поспешил вмешаться. Он попросил Ашира рассказать, где бывал, что видел. И Артык решил на время отложить объяснение с другом.
Не успел еще Ашир рассказать всего, что хотел, об организации рабочих на заводе, о русской революции, как все заговорили о голоде, о необходимости действовать сообща, о том, что нужно что-то предпринять, чтобы добиться помощи. Артык лежал, опираясь на руку, и слушал. Он не вмешивался в разговор. Но когда Ашир заговорил о том, что неплохо бы обратиться за помощью к совету, не вытерпел и заявил:
— Можно обойтись и без помощи красных гвардейцев Куллыхана! Если пойдете за мной, я найду бальзам, чтобы залечить ваши раны.
— Вот было бы хорошо! Мы всегда ценили тебя.
— Незачем ходить далеко. Зерно можно найти здесь же. И столько, что хватит голодным на целый год!
Седой, с длинными ресницами человек приподнялся и придвинулся поближе к Артыку. Его тусклые глаза оживились, он сказал взволнованно:
— Так ведь это спасение для народа! Где, скажи, искать это зерно?