Решающий шаг
Шрифт:
— Артык-джан, а тебе сколько досталось?
— Мать, если будет здорова Айна и цела моя голова, — ты голодать не будешь.
— Так много тебе дали, сынок?
— А много нужно?
— Да кто же бывает когда-нибудь сыт добром?
Артык рассмеялся:
— Не боишься преступить законы шариата?
Нурджахан сразу опомнилась и замахала руками:
— Нет, нет! Чужого добра мне не надо. Я думала, что и ты по праву получил свою долю, потому и спросила.
— Не было б греха, если б взял. Но мы живем лучше других, и я решил отказаться от своей доли, чтоб голодающим больше досталось.
— И хорошо сделал, сынок!
Услышав о том, как осрамилась Атайры-гелин, Нурджахан испуганно ахнула:
— Вай! И не совестно ей?
— О чем же думает муженек? — спросила Айна.
— Она не только за Баллы, но и за весь халназаровский ряд воюет.
Айна тихо улыбнулась, а Нурджахан, страшась и изумляясь, суеверно поплевала себе за ворот, как бы спасаясь от нечисти:
— Да сохранит бог от худшего!.. Ну, Садап нашла себе подходящую невестку...
Артык поднялся, собираясь уходить. Нурджахан принялась умолять его:
— Дитя мое, не уходи! Я так боюсь за тебя. Когда тебя нет, я все думаю, не обрушилась ли на моего Арты-ка еще какая беда. Может, вернешь хозяину оружие и эти знаки, что у тебя на плечах?
Артык ответил словами Сары:
— Тихий мужчина пригоден лишь для могилы.
— Если шумом можно обойтись, то его и без тебя достаточно.
— Мама, ведь ты родила меня не для того, чтобы прятать в одеяло. Жизнь для меня только теперь и начинается.
— Ну, вот и хорошо! Наслаждайся этой жизнью, сынок, у себя дома.
— Сказано: быку-лежебоке нет корма. Радость жизни сама не придет. За нее надо бороться, ее надо взять. Если б я спокойно лежал дома, то и Айну отобрали бы у меня. Так ведь, Айна?
Айна молча улыбнулась. Нурджахан делала знаки невестке, чтобы та поддержала ее. Заметив это, Артык начал подшучивать над матерью:
— Вот и Айна мне все время твердит: будешь лежать дома — стыдно будет показаться на народ! Спроси ее, если не веришь.
Нурджахан с тревожным удивлением уставилась на невестку:
— Айна-джан, так ли?
— Мама, храброго пуля не тронет, — спокойно ответила Айна.
— Ой, невестушка! Ты, оказывается, его еще и подхлестываешь! Нет, дети мои, неспокойна у меня душа. Конечно, сынок, ты сам знаешь, что тебе делать. Только я прошу: будь осторожен...
Айна, провожая Артыка в город, сказала:
— О доме не беспокойся. Будь здоров там, куда идешь. А я всегда разделю с тобою судьбу.
— Айна моя, — радостно воскликнул Артык, — я так и думал, что ты поймешь меня и поддержишь!
Глава пятнадцатая
По возвращение в Теджен Артык коротко рассказал Эзизу о событиях в ауле. Когда Эзиз поднял глаза на своего нукера, они были красны от прилившей крови. Но внешне он остался спокоен и только сказал:
— А я о чем тебя просил?
Артык ответил невозмутимым тоном:
— Эзиз-хан, я тебе ничего не обещал.
Эзиз задрожал от гнева и хрипло рявкнул:
— О чем я тебя просил? Отвечай!
От этого крика кровь закипела в жилах Артыка. Ему захотелось еще громче крикнуть в ответ. Но он сдержал себя, и только голос его стал глухим от волнения:
— Эзиз-хан, я оружие твое взял не для того, чтобы слепо носить его. Я ношу его, чтобы служить тебе и чтобы исцелить свои раны. Я живой человек.
— Вижу... Ты что же — хочешь перебить мне ноги?
— Ошибаешься, Эзиз-хан.
— Кто ошибается?
— Ты. Если б яхотел бороться против тебя, я стал бы красногвардейцем Куллыхана. А я и во время восстания шел с тобой й теперь ношу твое оружие. Я и жизнью своей готов пожертвовать ради тебя... по правде говоря, — ради народа. Но я свободы своей тебе не продавал. И если ты будешь ставить мне в вину каждый мой шаг — тогда на, бери оружие! — сказал Артык и бросил перед Эзизом винтовку.
Эзиз еще раз посмотрел на Артыка и опустил голову. Тяжелые веки прикрывали его налитые кровью глаза, гнев душил его. Нукер, которого он возвысил, пошел наперекор его воле. «С ним надо покончить теперь же, одним ударом», — думал он, и в то же время в голове У него мелькала мысль: «Нельзя упускать таких людей! Сегодня уйдет Артык, завтра, чего доброго, лишусь и Кизылхана. Каждый отколовшийся от меня может присоединиться к моим врагам...» Но он считал недостойным своего имени, имени Эзиз-хана, то бесчестие, которому подвергся один из его советников, уважаемый человек. Это унижало его самого.
Некоторое время Эзиз колебался. Ему казалось, что кого бы он ни упустил из рук — Артыка или Халназара, — это нанесет ему большой ущерб. А между тем надо было выбирать кого-то из них. И Эзиз мысленно взвешивал того и другого, прежде чем прийти к окончательному решению.
— Артык, — заговорил он голосом, в котором еще слышалось раздражение, — дружба бывает прочна, когда друзья советуются и действуют в согласии. Я не променяю тебя на сотню таких, как Халназар. Но раз ты пока еще не понимаешь моей политики, то постарайся хотя бы понять мое положение. Если в следующий раз ты опять вздумаешь затеять такое дело, — предупреди меня. Тогда я не окажусь в неловком положении, и у меня не будет оснований упрекать тебя. А сейчас — что будут говорить про меня в народе? Скажут, что Эзиз-хан в жестокости превзошел царя, ограбил своего же советника...
— Так могут говорить только четыре-пять баев, а народ будет тебе благодарен.
— Ты больше моего бываешь в народе, — может быть, это и верно. И все же надо действовать осторожней.
— Эзиз-хан, здесь все ясно: пусть обижен один бай, зато сто семей бедняков спасено от голодной смерти!
Эзиз задумался, и вдруг его осенила мысль: «Если уж делать выбор в пользу Артыка, то глупо останавливаться на полдороге. Этот своевольный упрямец, пожалуй, прав: ценою временного недовольства одного бая можно купить преданность сотен людей. Бай успеет еще вернуть свое сторицей, а сейчас важнее всего сплотить под своей властью голодных людей».