Решающий шаг
Шрифт:
Артык не жаловался на судьбу. Во всем, что произошло, он винил только себя. «Пуля задела мне бок, — с горечью думал он, — а по справедливости она должна была ударить в сердце». Но какой-то голос твердил ему: «Нет! Тогда и в могиле ты не нашел бы покоя». И он мечтал: «Только бы стать на ноги, а цели своей я достигну!»
В долгие часы физических и нравственных мучений Артык рассказал Айне о своих сомнениях и ошибках. На рассвете, после одной бессонной ночи, он забылся тяжелым сном. Его разбудил стук копыт и ржание Мелекуша. Айна в это время кипятила за дверью чай. Она вошла и радостно сообщила о приезде Ашира. Забыв о ране, Артык поднялся на локоть.
— Ашир... Где же он? Зови его скорее сюда!
Ашир вошел, молча сел у постели Артыка и взял его за руку. Друзья впились глазами друг в друга и тут же опустили их, стараясь скрыть охватившее их волнение. На Ашира подействовало мертвенно бледное лицо Артыка. Артыка до боли взволновало то, что Ашир, советский воин, приехал навестить его.
За чаем Ашир рассказал обо всем, что слышал в кабинете Ивана, — о том, что Куллыхан оставлен в Мары и там его будет судить революционный трибунал, что Алеша Тыжденко в отчаянии, думает, что Артык убит; Иван Тимофеевич признает, что ошибся, не понял сразу намерений хромого мирзы, а теперь желает только одного: чтобы Артык выздоровел и пришел сражаться вместе с ним против белых.
Артык в свою очередь посвятил Ашира во все свои самые сокровенные думы.
— Ашир, — сказал он в заключение, — просто признать свою ошибку — этого мало. Надо понять, в чем ошибка, чтобы исправить ее... К восстанию шестнадцатого года я примкнул не ради своей выгоды, в дни революции хотел сражаться не за себя. Хотя и невысокое у меня было положение — стремления мои поднимались выше Копет-Дага. Моей целью было освободить туркменский народ от гнета, завоевать дейханам свободу и лучшую жизнь... Душой я всегда был с Иваном, считал его своим старшим братом, наставником, Я никогда не сомневался, что он борется за правое дело, за народ. Но в совете у него сидели такие негодяи, как Куллыхан, и это помрачило мой разум. Куллыхан воровал наш хлеб в кооперативе, поддерживая баев; кроме этого я ничего не хотел ни видеть, ни знать. А Эзиз... Первое время его слова и дела казались мне направленными на благо народа.
Ашир не удержался от того, чтобы не упрекнуть друга:
— Когда я вернулся из России, разве я тебе не говорил?
Артык пошевелился неосторожно и на минуту замолк, морщась от боли. Говорить ему было трудно, но он продолжал:
— Ашир, не перебивай меня. В то время и ты понимал не больше меня.
— Почему не понимал? Разве я мало учился у русских?
— Хорошо, пусть ты революционер со дня рождения... Слушай дальше. Я лишил силы Халназара, избавил народ от старшины Бабахана. Мне казалось, что дейхане стали хозяевами своей судьбы. Все это было сделано мною, когда я носил зеленые погоны нукера Эзиза. Но это было похоже на погоню за тенью. Прошло немного времени — и место аульных баев, царских чиновников занял сам Эзиз. Оказывается, все его действия были направлены не на то, чтобы завоевать для народа свободу, а на то, чтобы самому сесть ему на плечи. В шестнадцатом году царь отнимал у народа скот, кибитки, людей, разорял дейхан налогами и поборами; теперь Эзиз делает то же самое. Сейчас он жестоко расправляется с правым и виноватым. Чтоб стать ханом Теджена, он пролил немало крови... Так вот ты понимаешь — в чем моя вина?
— Понятно.
— Нет, еще не понятно. Оказывается, мои глаза не видели дальше коновязи Мелекуша. Я ненавидел Кул-лыхана и не верил в силу Ивана, который защищает интересы народа. Я, как слепой, поддался обману Эзиза и вместе с ним боролся против совета. Я сам себе на лоб поставил позорное клеймо. Теперь — слишком поздно! — я понял, что народ может получить свободу только через советы...
— Иван говорит: лучше поздно, чем никогда. Он ждет тебя с нетерпением.
— Он ждет меня, но я виноват не только перед ним. Иван был прав, когда предупреждал меня, что, уйдя к Эзизу, я неминуемо стану врагом советской власти. И вот все случилось так, как он говорил: когда разоружали отряд Эзиза, я поднял оружие против тебя и Алеши, против советских солдат, вместо того, чтобы бросить винтовку и, хотя бы мертвым, остаться чистым и честным перед народом. Вот где моя главная вина!.. Ты говоришь, что Куллыхан предан суду. Если бы даже этого не случилось — Куллыхан теперь не помеха. Я и без того явился бы на зов Ивана, потому что этот зов моей совести. Но я должен искупить свое преступление перед народом. Я помогал Эзизу стать ханом Теджена, я же и должен лишить его силы, избавить народ от этого страшного бедствия... Подожди, не перебивай меня, Ашир. Если бы вам даже удалось занять Ак-Алан, это еще не было бы концом Эзиза. Только я могу лишить его силы: я уйду от него и уведу с собой всех, кто заблуждается так же, как заблуждался я. Приду к вам не один — или кровью своей заплачу за свою ошибку! Передай это Ивану.
— Артык, ты преувеличиваешь свои силы. Ведь у тебя рана, и, как видно, тяжелая. Здесь ты можешь погибнуть., Иван поручил мне перевезти тебя в город. Там есть хорошие доктора, они тебя обязательно вылечат. Может быть, через пески...
— Нет! В свои силы я верю крепко, я не умру.
Обессиленный волнением и болью, Артык откинулся на подушку и закрыл глаза. Ашир не решался больше возражать. Он сожалел, что не может выполнить поручение Чернышева, но в глубине души был согласен с Артыком. Его вину он понимал и понимал желание друга самому ответить за нее перед народом, исправить тяжелые последствия своей ошибки. Артык тверд в своих решениях и честен в поступках. Так пусть и поступает, как подсказывает ему совесть.
Ашир снова взял руку Артыка, чтобы пожать ее. Тот открыл глаза и посмотрел на него горящим взглядом, глубоким и открытым. Казалось, стерлась с его души вся накипь и ржавчина, тяготившие его долгое время. Друзья обменялись крепким рукопожатием, как бывало раньше.
Видя, что беседа примирившихся друзей завершилась благополучно и что Артык задремал, Айна принялась хозяйничать, чтобы как следует угостить Ашира. Нурджахан поближе подсела к нему, Шекер занялась своим рукодельем. Ашир, искоса наблюдая за Айной, заметил, что она немного пополнела и чуть изменилась в лице. Движения ее стали медленнее и спокойнее, как у женщины, которая готовится стать матерью. Он высказал свою догадку, обратившись с вопросом к матери Артыка:
— Тетушка Нурджахан! Наверное, уже готовитесь к тою?
Нурджахан удивилась зоркости Ашира. Еще не все соседи догадывались о том, что Айна беременна. Может быть, ему Артык сказал? Шекер тоже бросила недоумевающий взгляд на Ашира: «К какому тою? Не говорит ли уж он о свадьбе?..» Думая, что Ашир знает все, Нурджахан дала волю своему чувству:
— Ах, что может быть лучше такого тоя!.. Только, сынок, арбуз еще не разрезан. Кто знает, что в нем?
— От Айны я плохого не жду!
— И мы ждем мальчика. Даст бог, так и будет, — отозвалась Нурджахан, утирая слезы.
Теперь Айна смутилась, поняв, о чем говорил Ашир. Закрыв губы яшмаком, она торопливо вышла из кибитки. Шекер проводила ее сияющими глазами: «Неужели и у нас скоро будет маленький? А она даже мне ничего не сказала об этом...»
— Если Артык окажется слабым, — продолжал грубовато шутить Ашир, — он мне больше не друг!
Артык приоткрыл глаза. «Ты прав, — подумал он с горечью. — В таком положении у меня скоро ни одного друга не останется».
— Верно, Ашир-хан, — тихо сказал он. — И друзья и родственники у того, чья бабка на кону стоит. Не повезет в игре — не будет ни друга, ни покровителя. Вода в новом кувшине всегда холоднее, — переменить друга и тебе не мешает.
— Артык, ты это серьезно? — удивился Ашир. — Да ты в уме ли?
— Ты имеешь право на это, — продолжал Артык, отвечая скорее на свои мысли, чем на вопрос друга.
— Обязательно буду ругать, если окажешься слабее Айны!
— Ну при чем тут Айна?
Нурджахан первая догадалась, что Артык не понял, о чем шел разговор, и сказала:
— Артык-джан! Мы говорим о будущем тое.
— О каком тое?
Ашир рассмеялся:
— У тебя совсем голова замутилась. Я говорю: если у тебя будет сын, я твой друг по-прежнему, а если дочь так еще подумаю!