Ресурс Антихриста
Шрифт:
К девяти вечера зал еще, по обычаю, не был полон, но публика подтягивалась, заполняя свободные столики и подключая к работе все большее число расторопных официантов.
В уютном уголке зала устроилась компания человек из восьми, среди которых было три женщины. Даже беглого взгляда было достаточно, чтобы определить лидера этого небольшого коллектива, мужчину с пышной шевелюрой седых волос и внимательным взглядом выразительных глаз. Его величавая осанка, уверенная манера держаться, выверенные, чуть замедленные жесты говорили сами за себя, а подчеркнуто-предупредительное поведение свиты лишь усиливало это впечатление. Рядом с ним сидела молодая, привлекательной наружности женщина, и ее внешнее сходство с мужчиной сразу наводило на мысль, что их связывают родственные отношения.
Тем временем мужчина глянул на часы и, обращаясь к ней, заметил:
—
— Папа, а почему ты выбрал именно этот клуб? — тихо спросила дочь. — В Риге есть места и поприятней…
— Тебе здесь не нравится? — по-отечески тепло посмотрел на нее Юлий Викентьевич.
— Как тебе сказать… Здесь вроде все, что надо, разве что за тебя еду не пережевывают, а вот не лежит сердце, атмосферы нет…
Серебрянский понимающе улыбнулся:
— Доченька, мне и самому не нравится здесь, но, как говорится, я раб обстоятельств. Новая жизнь порождает новые правила, которых, хочешь, не хочешь, а приходится придерживаться. Я не могу, скажем, встретив старого школьного приятеля, сесть к нему в «Запорожец», потому что, как говорят сегодня, я очень крутой. Я не могу зайти с ним в рядовую пивнушку и выпить из горлышка бутылку пива по той же причине. Не дай бог кто-либо увидит и что-то там кому-то скажет, а ветер понесет дальше. В Риге есть с десяток мест, и это в их числе, куда я могу зайти, не опасаясь за свою репутацию и за репутацию своей компании. Смешно сказать, но мне так хочется попариться в простой русской баньке березовым веничком, поддать парку мятой, но для крутых, боже, какое безмозглое слово, есть только престижные финские бани, и надо идти туда. Я очень люблю отдыхать в Сочи, мы там познакомились с твоей мамой, но в моем ранге мне позволительны минимум Канары. Мне претят пиджаки кумачовых оттенков, но чтобы не оказаться здесь белой вороной, я вынужден одевать такой же. Что поделаешь, это дань среде, в которой вращаюсь. Существует так называемый клубный стиль, и его, хочешь — не хочешь, а надо соблюдать. Конечно, все эти элитарные клубы банально пошлы, каков поп, таков и приход. Сама знаешь, нынешние «попы» по сути своей бритоголовые скоты, сменившие ножи и кастеты на «паркеры» с золотыми перьями. Когда они при Советах сидели в зонах и валили в тайге вековой лес, то о лучшем развлечении, чем раздевание грудастых баб под жирную пайку и приличный шнапс, и не мечтали. И чтоб бывшие менты у них на побегушках были, шлюх из бардаков подвозили. Театры и музеи не для них, максимум кабацкий концерт типа Маши Распутиной. Может быть, их дети будут пообтесаннее. Эти-то не больше чем пэтэушки позаканчивали, и то на два с плюсом. А своих отпрысков могут позволить себе отдать в приличные учебные заведения, где дяди и тети с университетскими дипломами будут пичкать их знаниями, как манной кашей, и прививать светские манеры. И я не удивлюсь, если их внуки раз в году будут посещать концерты симфонической музыки, ну, а пока — голые задницы под икру с водкой…
— Но ведь в природе есть и другие: умные, культурные, талантливые, предприимчивые… — дочь не без восхищения посмотрела на отца, — ты, например.
Юлий Викентьевич не удержался и ласково провел ладонью по ее голове:
— Ну, обо мне разговор особый. Цель одна, а пути разные. Я не могу позволить подобному быдлу топтать себя. Я не могу допустить, чтобы моя единственная дочь прислуживала этим свиноподобным харям. А умные и образованные сейчас на базаре бананами торгуют. Горько, несправедливо! Поистине мы живем в банановой республике в прямом смысле слова, и если бы здесь не мой бизнес и не могила твоей мамы… Трудно, дочка, трудно!.. Сейчас царькуют те, кто, подтерев задницу моральным кодексом строителя коммунизма, как Иуда, продали свою честь и совесть за тридцать сребреников, а теперь живут на проценты с этих сребреников и насмехаются над теми, кто так жить не может и не хочет.
— Папа, а почему ты вдруг так срочно надумал меня выдать замуж за этого, как его там… Верховцева? — неожиданно сменила тему разговора Анна.
— Аннушка, милая, ты ранишь меня прямо в сердце! — Юлий Викентьевич приложил ладонь к груди. — Ты меня так и не поняла…
— Объясни…
— Да не срочно выдать… Я никогда не возьму такой грех на себя. Никогда не отдам тебя за человека, который тебе не мил. Я хочу тебя срочно познакомить с этим человеком, Он молод, интересен, образован, и, что самое главное, он — НАСТОЯЩИЙ. Вокруг тебя крутится много смазливых мальчиков, которые были бы рады заполучить тебя, но вместе с моими деньгами. Но они тут же вытрут о тебя ноги, если со мной, не дай бог, что-то случится. А этот с прошлого века — не предаст, не бросит в беде. Люди такой породы теперь редки, у них, как у офицеров царской армии: честь дороже жизни. И он не слюнтяй, боец!
— Неужели такие еще остались, не вымерли? — словно рассуждая вслух, спросила сама себя Анна. — Мне казалось, положительных героев теперь можно встретить только в литературе да в старых кинофильмах.
— Раньше их возносили, им воздавали должное, с них брали пример, теперь быть положительным вроде как и неприлично — не поймут, не примут, — задумчиво откликнулся Серебрянский. — Да о чем там говорить, когда все извращено, поставлено с ног на голову, когда твое прошлое, твою историю на государственном уровне втаптывают в грязь и, пританцовывая, над этим глумятся, когда о человеке судят не по уму, а исключительно по умению зарабатывать деньги… — Он внимательно посмотрел на дочь. — То, что я тебе говорю, я не могу сказать тем, с кем мне приходится иметь дело. Им нет, а Верховцеву — да, и он поймет меня правильно. Звучит парадоксально — он хоть и чужой, но свой. А пока я хочу, чтоб вы присмотрелись друг к другу. Попрошу его сопровождать тебя в двухнедельном круизе по Средиземному морю, ну, а не понравится, не приглянется — слова не скажу, решение принимать тебе.
Очередная стриптизерша мотыльком выпорхнула на сцену. Какой-то ценитель обнаженной натуры запихнул ей за полу кимоно сотню баксов, за что был одарен многообещающей улыбкой и фразой: «Сейчас я стриптану только для тебя!»
— Что и требовалось доказать, — тихо засмеявшись, шепнул Юлий Викентьевич на ухо дочери. — Яркая иллюстрация к сказанному…
Перед столом неожиданно, точно в цирке, возник официант, державший в руках большой букет белых цветов в красивой сверкающей обертке.
— Это вам… просили передать, — изящно склонившись, он положил цветы перед Серебрянским.
— Мне?! — удивленно поднял брови тот, полагая, что официант чего-то напутал.
— Вам, именно вам, — учтиво подтвердил официант. — Было сказано — Юлию Викентьевичу лично.
— Вот чудеса!.. — попеременно переводя взгляд то на букет, то на официанта, продолжал недоумевать Серебрянский. — И от кого же это?
— Одна симпатичная особа, — ровным голосом сообщил официант. — Она сидит в том конце зала.
— Странно, очень странно… — пожимая плечами, Серебрянский обвел взглядом присутствующих за столом. — С какой стати и по какому случаю?..
— Пап, а ну признавайся, что за таинственная поклонница сделала тебе такой презент, — шутливо подергала его за рукав Анна. — Ты только посмотри, какие чудесные калы! Они настолько великолепны, что кажутся ненастоящими. Для земных цветов они выглядят просто неправдоподобными.
— Анечка, могу побожиться, я сам ничего не понимаю, — рассеянно рассматривая букет и не зная, что с ним делать, отвечал Юлий Викентьевич.
— Не увиливай, папуля, все равно ты будешь разоблачен…
— Послушай, любезный… — Официант почтительно изогнулся в ожидании распоряжения. — Бутылку лучшего шампанского на стол той даме, и передайте, что я подойду… чуть позже.
— Вас понял…
Официант немедленно испарился. Тут же свет в зале погас, потом темноту прорезали узкие разноцветные лучи, скрестившиеся в центре, на маленьком пятачке — началось эротик-шоу. Четыре полуобнаженные фигуристые девицы, прикрытые прозрачными газовыми накидками, откровенными своими телодвижениями изображали нечто вроде танца русалок в морском просторе, но потом внезапно налетевший ветер словно всколыхнул, взбурлил морские глубины, и спокойный, плавный танец красавиц подводного царства превратился в динамичную необузданную пляску взбесившихся фурий. Под убыстряющийся темп музыки они начали освобождаться от своих одежд. Сидевшие вокруг пятачка молодые люди в малиновых пиджаках, до этого лениво ковырявшие в зубах скрученными в трубочку сотенными и полусотенными долларовыми купюрами, заметно оживились — они прекрасно знали сложившийся здесь обычай — финал номера зависит от щедрости его созерцателей. И когда процесс раздевания, казалось, прекратился, и на девушках осталось по последнему, чисто символическому лоскутку, зелененькие трубочки дружно полетели им под ноги, и тут же, без промедления, эти лоскутки, словно последние листья осени, осыпались со стройных тел. Послышались сдержанные аплодисменты, и свет снова погас — шоу закончилось.