Реверанс со скальпелем в руке
Шрифт:
– И что – вы вот так и отправите меня в Бургундию нищую и в обносках? И с документом на руках, где я – вдова дю Белли?
– Мне женские тряпки не нужны! – отрезал он, - возьмете из замка все, что посчитаете нужным - из одежды. Но назло братцу - он так ненавидел вас… Можете просить еще что-нибудь, а я подумаю. Какое приданое вы хотите? Чтобы унести в руках, не больше того. Не украшения – они остаются в семье.
– Тогда набор хирургических инструментов. Я где-то слышала – их можно дорого продать, если знать - кому, - решилась я, вспомнив иллюстрацию из учебника по истории медицины: - Я выбираю Бургундию и обещаю, что слова никому не скажу о вашей семье. И вас прошу…
– Грязная мелкая пичужка, - скалился старик и тер руки: - Ножи вам... мадам? Дура...
Еще месяц я жила на притоке Луары в Анжу. Месяц он ездил и морально измывался, пока узаконил свои права на наследство.
– Можно оставить вас приживалкой… мадам. И мой сын станет таскать вас по чуланам… но Бригитта будет нервничать и может скинуть. Пускай вас таскают бургундцы, хе-хе… когда все ножички вы уже проедите.
Меня спасала предельная, максимальная вежливость. Я упражнялась в куртуазном словоблудии, засирая ему мозг вычурными оборотами и демонстрируя покорность. И, в конце концов, он просто устал от меня – бесполезной, слабой и никчемной. Злой мужик. Но далеко не дурак. Иногда ему надоедало ёрничать и злиться и тянуло просто поговорить, тогда он рассказывал об Америке и хвастался славным родом дю Белли.
Свою награду за этот месяц выдержки и притворства я получила. И выклянчила слово чести, а потом и маленький сундучок с хирургическим инструментарием. Жером отвез меня на остановку дилижансов и усадил в первый же проходящий – почтовый. Адрес был в кармане, личные бумаги в одном из баулов с вещами Маритт.
Сейчас можно достать этот набор скальпелей… а дальше воображение отказывалось работать! Самоубийство не вписывалось в теперешний настрой, в мою злость и даже ненависть, которую я сейчас чувствовала к Франции, французам, себе и жизни в целом! Я отчаялась, озлобилась, остервенела! И собралась в Россию. Но сначала в то место, куда и должна была – дом Жерома, который он обменял на охотничий домик. С хорошей доплатой, естественно.
– Он доплатит вам украденными у семьи дю Белли деньгами – вашими же, мсье, - глупо хихикала я, прикрывая рот ладошкой.
– Женщины глупы, - презрительно отвечал старик, - стал бы я держать управляющего, который не умеет видеть выгоду! Увидел для себя, увидит и мою, когда окажется привязан к месту. Выпорю разок…
Мне хотелось, чтобы Жером опять подслушивал и услышал и это тоже. Так… просто из вредности.
Когда я вышла из домика, где с приключениями ночевала, слез уже не было. Остались презрение и гадливость к окружающим и окружающему. Дубы больше не впечатляли, уважения к военной профессии не было… и какого, спрашивается, я сразу не сообразила про Россию? Где-то в районе Курска, может и дико далеко отсюда, но запросто могли жить мелкопоместные дворяне Рохлины – мои далекие предки, получившие боярство и земельный надел на окраине русских земель еще во времена Ивана Грозного.
Про Россию можно смело расспрашивать, подозрений это не вызовет.
Возле моей двери стоял часовой. Он…? Рука сама потянулась к скальпелю, надежно привязанному веревочкой и спрятанному в складках юбки. Нет, не то – торжествующего мужского взгляда не наблюдалось. Скорее, немного виноватый и любопытствующий. И запах… крепкого и терпкого запаха желудей, хвои и жимолости, который стоял ночью в домике, тоже не чувствовалось. Спросить - кто именно этой ночью… имел меня, мягко говоря? Быстро и грубо, как проститутку… по мимолетным ощущениям то ли сна, то ли яви. Не останься следов, я бы вообще не была уверена, что что-то было. Нет… спрашивать я не стала, тут не важно - кто. Мразь и мразь себе...
От
Нужно было увидеть Дешама. И выяснить с его помощью, где можно нормально помыться и поесть. И попить тоже – фляжки воды от Гарреля на все не хватило. Учитывая увлечение доктора трудами Авиценны, я уверена была, что общий язык мы найдем. Поем, вымоюсь по-людски и уеду… на хрен отсюда. А они даже не узнают, что потеряли в моем лице... понятие о стерилизации, как минимум.
– Проводите меня в лазарет, - отстраненно велела я солдату. Или не солдату? Слово более позднее. И было ли у меня право вот так командовать, я тоже не знала. Сейчас как-то ровно было и на это тоже. Откажется – найду сама.
– Да, Дешам… это туда, - пробормотал тот и перебросил старинного вида ружье на спину. И на фига после всего продолжал тут стоять? Он пошел вперед, иногда оглядываясь на меня, я - за ним. Не глядя по сторонам и не выискивая тот самый торжествующий или насмешливый взгляд – не считала нужным и достойным своего внимания. Ночью хрустнуло и надломилось что-то внутри, отпало и потерялось.
Я больше не стану… не смогу со всеми соглашаться, подстраиваться, хитрить и трусливо изворачиваться… Весь этот год был каким-то пришибленным – боялась, тряслась… А перед этим депрессовала… стыдно! Нет больше Маритт – «маленькой возлюбленной». Есть Мари… пока не доберусь к своим, а там уже – Марья, Машка, Маруська… Домой хочу.
И вроде успокоилась этими мыслями, отстранилась от всего вокруг. Оставила себе только солнце меж резных листьев, прыгающих по лицу солнечных зайчиков и запахи летнего дубового леса… Ладно - пускай еще и лошади, Бог с ними! Хоть и воняют, и гадят постоянно - снова чуть не влезла в кучу. А обходя её, едва не наткнулась на кол, к которому притянута очередная палатка. На растяжках – сырая одежда, на колышке – очередной парик. Сушится после стирки…
И жахнуло вдруг! Дошло до мозга... озарило, бл...! В глазах потемнело, плохо стало – до тошноты, до обморока почти. Пережидая, ухватилась за этот кол и часто задышала, прогоняя дурноту. Судорожно вспоминая все, что знала о еще одной причине ношения париков…
Глава 7
Я вспоминала все что знала о смертельной венерической болезни, которая косила Европу не одну сотню лет. Сифилис был проклятием не только европейских аристократов, но и простолюдинов тоже, а значит и армии. Эпидемии продолжались десятки лет. И называли болезнь в том числе «французской», и любовной чумой тоже - когда поняли механизм заражения. А одним из ярко выраженных симптомов было как раз выпадение волос. Скрывая его под париками, спасались так от позора.
Я понятия не имела о сроке инкубационного периода, но симптомы помнила – сыпь, перерождающаяся потом в гнойные пустулы. Дальше – больше… и мучительная смерть в конце. Но сначала язвы там - в месте заражения.
Лечение... Дай, Боженька, памяти, раз ума и чувства самосохранения не дал – судорожно соображала я. Та-ак… кажется бледную трепонему убивает…
– Мадам…? Так вы идёте за мной?
– послышалось сбоку удивленное…
– Сейчас! – почти рявкнула я, с усилием выдирая из завалов памяти нужную информацию. Паника не давала мыслить ясно, в голове путалось.