Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
— Так с чем вы пришли? Какой собираетесь поставить вопрос?
— Наши требования известны, — сказал Иванов. — Власть — Советам. Петроград победил. Пролетариат Киева выступил, чтобы добиться того же. Красная гвардия сейчас дерется на баррикадах. С нами революционные воинские части. Почему среди них нет воинских частей Центральной рады?
Глаза Винниченко укрылись за бровями.
— Понимаете… — начал он и остановился. — Понимаете, — еще раз начал Винниченко, — ситуация складывается такая… собственно, я хочу сказать, что ситуация как раз не такая, чтобы…
Владимир
— Понимаете, — вымолвил наконец Винниченко, — мы накапливаем силы. Да, да! — Винниченко встал, ибо неучтиво хозяину сидеть, когда гость продолжает стоять, к тому же в эту минуту он уже понял сам себя до конца. — Мы, видите ли, накапливаем силы. Войск Центральной рады, дислоцированных сейчас в Киеве, еще слишком мало, чтобы… Ведь на помощь штабу идут части с фронта! А ваша Красная гвардия, знаете, еще не столь значительна, чтоб…
— Восставший пролетариат — могучая сила! — сказал Иванов.
— Разумеется, разумеется! — как вежливый хозяин Винниченко не мог противоречить гостю. — Мощь мирового пролетариата не вызывает сомнений, и если смотреть с точки зрения перспектив революции…
— Давайте и взглянем с точки зрения этих перспектив, — резко прервал Иванов. — Кто сейчас не с пролетариатом, тот против него, и пролетариат ответит ему тем же!
— Конечно, конечно, — с готовностью согласился Винниченко. — Так вот я и говорю! Украинизированный корпус генерала Скоропадского уже на подступах к Киеву — завтра, возможно, он будет здесь. Украинские «вильные козаки» атамана Тютюнника должны прибыть, очевидно, послезавтра. Второй украинизированный корпус генерала Мандрыки уже вышел из Шепетовки — мы ждем его через два–три дня. Таким образом…
Иванов стукнул кулаком по спинке стула, у которого он стоял.
— Восстание началось сегодня! И уже сегодня город полон вооруженных сил контрреволюции. Наши повстанцы сейчас проливают кровь…
— М–да, кровь… — Винниченко посмотрел на губы Иванова и на платок, который тот сунул в карман. — И мы, будьте уверены, прольем кровь, чтоб завоевать свободу украинскому народу и установить социализм на Украине…
— Так как же? — спросил Иванов. — Центральная рада даст приказ или хотя бы разрешение своим частям выступить на стороне восставших?
— Непременно, непременно! — поторопился радушно заверить хозяин. — Как только мы накопим силы…
— Завтра… послезавтра… или через два–три дня? — не сдержавшись, крикнул Иванов. — А силы контрреволюции побеждают сегодня!..
Винниченко бросил быстрый взгляд на Иванова и почувствовал, как бес дипломатии зашевелился и заплясал в его душе.
— Но, — вкрадчиво проговорил он, — разве восставшие не продержатся день–два? Ведь, по нашим сведениям, вам на помощь идет из Жмеринки большевизированный Второй гвардейский корпус?
Иванов колебался только один миг. Потом сказал, глядя Винниченко прямо в глаза:
— Да, он идет. Он уже под Винницей. И его прибытие решит успех восстания… Но корпус идет с боями: между Жмеринкой и Киевом стоят контрреволюционные заслоны.
— Что вы говорите! — всполошился Винниченко. — Так вот почему задерживается и наш корпус генерала Скоропадского! Ведь он идет на Киев с того же направления и тоже задерживается в боях… Значит, — обрадовался Винниченко, — как видите, мы уже действуем вместе — и сегодня, а не завтра!
— Нет, — отвечал Иванов. — Мы не действуем вместе. Гвардейский корпус ведет бои как раз… против Тридцать четвертого корпуса Скоропадского, преградившего ему путь на Киев…
— Да что вы говорите! — Винниченко расстроился. Это какое–то недоразумение! Будьте уверены, я сразу же внесу интерпелляцию об этом на сессии Центральной рады… Немедленно!.. Хотя в повестке сессии столько вопросов, что все интерпелляции, а их уже набралось немало, решено заслушать после того, как будет исчерпан порядок дня — завтра или, быть может, послезавтра. Итак, через два–три дня…
— Прощайте, господин Винниченко — сказал Иванов.
7
Затонский в это время стоял на каменной стене университетского сада — нa углу Владимирской и Бибиковского бульвара — и произносил речь.
Собственно, произносить речь — это было единственное, что ему сейчас оставалось.
В самом деле, что еще он мог делать? В городском комитете большевиков, в университетской аудитории номер десять он организовал общегородской штаб восстания и возглавил его, как второй ревком. Но штаб не имел бойцов, не имел связи с районами, не имел никаких резервов — ни людских, ни материальных. Прервалась связь и с самим ревкомом на Печерске: Печерск был отрезан и наглухо закупорен. Все, чем располагал сейчас начальник городского штаба восстания, это — полсотни юношей и девушек из Союза рабочей молодежи «Третий Интернационал». Да еще — пакеты бинтов и бутылочка йода из запасов медицинского факультета.
Два десятка девушек разобрали перевязочный материал и, спрятав его на себе под одеждой, понесли разными путями на Печерск, чтоб пробиться в «Арсенал» и обеспечить помощь раненным в бою. Еще десяток девушек получили задание: пробраться на Шулявку, Подол и Демиевку, а с Шулявки, Подола и Демиевки — назад. Они должны были установить и поддерживать бесперебойную связь штаба восстания с районами.
Остальным сорабмольцам Затонский сказал:
— Хлопцы! По двое, по трое отправляйтесь в хлебопекарни, говорите с рабочими, убеждайте хозяев, не согласятся — действуйте, как подскажет революционная совесть, хотя бы и силой, хоть бы и оружием! Забирайте весь хлеб и везите сюда: будем как–нибудь пробиваться с ним к восставшим — ведь они находятся в окружении, а бойцы не должны быть голодными…