Ревет и стонет Днепр широкий
Шрифт:
А Винниченко тем временем пропагандировал идеи большевизма:
— Большевики объявляют войну войне. А чего более всего жаждут массы? Чтобы осточертевшая война окончилась как можно скорее. Большевики призывают к уничтожению господствующих паразитарных, эксплуататорских классов. А чего нужно тем, кого эксплуатируют (а таких в народе большинство)? Именно этого… Большевики призывают: кто работает, тот сам должен управлять и распоряжаться своей собственной жизнью. Милый товарищ! Да кто же от этого откажется?! Всё, моя милая девушка, говорит за большевиков.
— Боже! — прошептала Марина. — Как я вам благодарна,
Но Винниченко на благодарность только махнул рукой — он был не гордый! — и продолжал дальше, ему еще нужно было заключить:
— Итак, за большевиками, само собой разумеется, идут самые широкие массы. Более широкие, мы должны это признать, — он печально вздохнул, — чем идут за нами, украинскими социал–демократами: это вам известно из газет. А почему? Потому, что едва не в каждой семье происходит то же, что и у вас: отец забыл свою национальность — его русифицировали с деда–прадеда. Возрождение нации еще не произошло. Потому, во–вторых, что на Украине кроме украинского русифицированного пролетариата есть еще больше великорусских пролетариев, гонимых голодом, или же специально завезенных сюда царским правительством: такова была колониальная политика царизма, чтобы ликвидировать нашу национальную самобытность.
— Я знаю! — вскрикнула Марина. — Именно это и мучит больше всего…
Но Винниченко еще не закончил.
— Фактам, — сказал он, — нужно смело смотреть в лицо. У русских большевиков невозможно отнять реальность их программы, но у них можно отнять… реальную почву. Во главе украинских трудящихся масс должны стать не русские, а украинские большевики. Тогда будет гарантировано и национальное, и социальное освобождение. Скажите же, милый товарищ, разве не стоит во имя этого быть нам… украинскими большевиками!
— Но ведь… — пролепетала Марина: недавний разговор с Лией Штерн вдруг возник в ее памяти весь, от первого до последнего слова, — ведь большевизм не вмещается в государственные рамки, он выше идеи борьбы за национальное освобождение…
— Демагогия! — Винниченко хлопнул рукой по своей шляпе, снова сминая ее. — Дело интернационального единения может развиваться только по линии лозунгов социальной борьбы — это вам скажет любой марксист! Да и вообще это… дело более позднее — когда украинский пролетариат будет уже иметь свое национальное государство, следовательно, и обретет возможность бороться против своей собственной, национальной буржуазии и не путать, как сейчас — когда своего государства он не имеет, — идеи социального освобождения с идеями освобождения национального! А тем временем…
10
В эту минуту за дверью, в зале первого класса, зазвенел звонок, первый звонок за всю ночь — повестка об отправлении поезда! Значит, пассажирское движение все–таки возобновилось. Громкий бас вокзального швейцара объявил:
— Поезд на Могилев–Дно–Петроград прибывает на первый путь!..
За дверью, в зале, тотчас же поднялась суматоха — пассажиры вскакивали с мест, и Винниченко тоже поднялся:
— Наконец–то!
Он торопливо начал натягивать пальто, схватил шляпу.
— Милая барышня! — кивнул он. — Мне было очень приятно провести с вами время!
— O! — вскочила Марина. — Я так благодарна вам, так благодарна…
В самом деле, благодарности ее не было границ. К ней пожаловал сам Винниченко, говорил с нею как равный с равной, объяснил сложнейшие вопросы и укрепил ее в ее собственных, для нее самой до этого момента неясных стремлениях. Ведь она интуитивно тянулась именно к большевикам: и люди, которые шли за этой партией, были наиболее близки ей, и программа этой партии более всех прочих отвечала ее убеждениям, а вот отбросить то, что мешало ей, никак не умела. И вот ей помогли — помог самый большой авторитет. Сам Винниченко! Она так благодарна ему…
Винниченко протянул руку — и тонкие пальцы легли в его широкую вспотевшую ладонь. Он тоже был доволен. Время томительного ожидания поезда промелькнуло совершенно незаметно. И такая премилая девчушка — именно из тех, с которыми хочется быть самим собой. Правда, внешность девушки не вышла: эта мальчишеская манера держаться, эта неграциозность, но зато какая искренность, юношеская непосредственность и… нескрываемое выражение пиетета… Винниченко крепко пожал девичьи пальцы… мило улыбнулся и даже заговорщически подмигнул:
— Итак, еду с ультиматумом! Пожелайте же мне…
— Конечно! Желаю! Счастливо!
Собственно, чего было желать? Успеха или… неудачи? Ведь успех миссии Винниченко должен был означать, что раздоры с Временным правительством… улажены! А Марина ведь от души поверила уже, что Центральная рада, как орган изъявления украинского национального самоопределения, пойдет непременно с большевиками… Но это означает пожелать… неуспеха. Разве так годится?
Впрочем, у Винниченко не было уже времени ожидать результатов рефлексий девичьей души: поезд уже подошел, дана и повестка на посадку. А он же — на прощанье — должен еще проявить свое расположение к этой премилой девушке. Он непременно должен сказать ей несколько теплых слов на прощанье: эта встреча должна запомниться ей, быть может, на всю жизнь!.. И он уже произносил эти несколько слов, остановившись на пороге:
— Понимаете, милая барышня? Национальное самосознание украинского народа приглушено столетиями неволи, и теперь оно еще не столь сильно, чтобы заглушить все социальные боли и интересы. Небезопасно предоставлять другим, особенно русскому империализму, пускай и замаскированному даже в большевистские идеи, — право утолить эти боли и бороться за эти интересы. Нужно, чтобы именно украинское имя стояло во главе движения за социально–экономическое освобождение нации, то есть стоял именно тот, кто возглавляет и национальное освобождение!.. И можете спокойно спать, милая барышня, я прижму–таки как следует Александра Федоровича Керенского! Момент сейчас самый подходящий: большевики загнали его в тесный угол! Я уверен, что все наши требования теперь будут полностью удовлетворены и не придется нам морочить себе голову… с этими пакостными большевиками…
Он помахал ей ручкой и исчез. А Марина осталась стоять потрясенная.
Что он сказал? Разве это сказал он? На ведь только что он говорил ей совсем другое…
ЗАВТРА
1
И вот они наконец пришли.
Буг остался позади, миновали и бесконечные кварталы Заречья, перед ними был пивоваренный завод Вахневского, а наискосок и крошечный старосветский домишко с крыльцом под высоким ветвистым дубом!
Здесь и проживал Николай Павлович Тарногродский.