Ревизия командора Беринга
Шрифт:
Из посёлка Конечный Харитон Лаптев отправил в Адмиралтейств-коллегию рапорт — «не допустил лёд, судно истёрло» — о гибели «Якуцка». В этом же рапорте он указал, что не видит оснований для прекращения деятельности отряда, и предложил продолжать работы по составлению карты. Только теперь уже описывать берега «сухим путём на собаках, но здешнему состоянию в нартах запрягши».
Ответ на рапорт мог прийти в лучшем случае через полтора года. Поэтому, «дабы всуе время не прошло», Харитон Лаптев тут же, едва устроившись на зимовье, принялся готовиться к осуществлению своего плана. Заранее начали откармливать собак. Сформировали три небольших отряда, а остальных людей, чтобы не тратить зря провиант, отправили в Туруханск.
17 марта 1741 года к устью реки Пясины ушёл в маршрут Семён Челюскин. На восточный берег Таймыра Харитон Лаптев направил отряд геодезиста Никифора Пекина. Сам двинулся прямо на север, к озеру Таймыр...
6
Метр за метром, забрасывая на льдины верповочный якорь и затем подтягиваясь на канате, продвигался на восток «Иркуцк».
И удалось, удалось-таки обогнуть Святой Нос и пройти к устью Индигирки. Не столь и большим оказался полуостров, как принято было изображать на картах...
Зимой составили карту обследованного побережья и повезли в Петербург. Отчитываться перед Адмиралтейств-коллегией отправил Дмитрий Яковлевич Лаптев ставшего умелым геодезистом матроса Алексея Лошкина.
В Петербурге отважный геодезист как раз к казни Артемия Петровича Волынского поспел. Самого кабинет-министра Лошкин не знал, а вот Фёдора Ивановича Соймонова хорошо помнил, потому как служил Лошкин под его командою на Каспии. И так велик, так славен Фёдор Иванович Лошкину казался, что когда увидел, как рвут ему ноздри, не выдержал матрос. Ни льды глухие, ни озарённые лишь полярным сиянием заполярные ночи, ни вползающая в тело цинга не страшили отважного матроса. Тяжеленную мерную цепь протащил он на себе вдоль всего побережья Ледовитого океана до реки Алзеи, и ничего, жив и здоров остался, а тут сплоховал. Запел жалобно:
А кумушки пьют, голубушки пьют. Меня ж, молоду, с собою зовут...Удивлённо оглядывались на поющего матроса ротозеи, качали головами, где это служивый наклюкаться поспел?
Народу много и казённого было на площади. Живо взяли матроса под руки, повели куда следует. Только Лошкин и не заметил, куда волокут его. Серьёзно пел он, весь в песню ушедчи:
Ой, сын, ты мой сын! Что за семьянин? Жену ты не учишь, молоду не журишь! Сниму с стены плеть, пойду к жене в клеть, Вдарю по стене, скажут: по жене, Вдарю по подушке, скажут: по жёнушке. Выйду за ворота, ребятам скажу: «Вот так-то, ребята, с уменьем живите, С уменьем живите, молодых жён учите: Батюшку потешил — жену не сувечил...С этими песнями и добрались до места. Там растелешили Лошкина, а он и под кошками песни поёт. И все про жену молодую, про забор разобранный, про коней, сведённых со двора... Смекнули тогда, что неладное что-то с матросом случилось — от переизбытка впечатлений столичных немножко головой повредился матрос.
Так и не довелось Лошкину отчёт дать Адмиралтейств-коллегии. В награду за все подвиги определили его в приют для умалишённых. Там теперь песни пел матрос Лошкин, мерной цепью берег Ледовитого океана измеривший...
А приказ Адмиралтейств-коллегии — «поступать, усматривая по тамошнему состоянию, по наилучшему его рассуждению» — повёз лейтенанту Дмитрию Лаптеву другой гонец.
Впрочем, и без этого приказа Дмитрий Яковлевич поступал, «усматривая по тамошнему состоянию». В то лето, когда раздавило возле Таймыра корабль его брата, он тоже едва не попался в ледяную ловушку. Пришлось даже затаскивать на льдину «Иркуцк», и ведь затащили, спасли корабль от неминуемой гибели. А всё равно так и не сумели пробиться к Чукотскому Носу, встали на зимовку на Колыме, возле Нижне-Колымского острога.
Здесь, из разговоров старожилов, снова явился к лейтенанту Лаптеву призрак казака Семёна Дежнёва. Порою почти уже различал Дмитрий Яковлевич лицо его сквозь летучую дымку позёмки в сполохах полярного сияния. Смотрел на Лаптева Дежнёв из морозной тьмы и словно бы усмехался.
Тряс головой лейтенант: «Мираж! Выдумка! Всё перепробовали, Семён! Невозможно обойти Чукоцкий угол...»
— Мечтание... — объяснял своим товарищам Лаптев. — Какой-то казак соврал по пьянке, а теперь повторяют эту байку уже больше ста лет! Никак позабыть не могут лжу эту! Не можно в таких глухих льдах кораблям плавать...
Соглашались штурмана и канониры, конопатчики и матросы. Удивлялись только, зачем это им командир доказывает? Они и сами видят, что зряшное дело задумано. Не проплыть на корабле в тех местах.
Один лишь монах, к отряду приписанный, качал головой.
— Может, и нельзя... — говорил. — А если казаки и плавали, то чего же дивного? С Божией помощью и не такое совершалось.
Стискивал зубы Лаптев. Сжимал кулаки, потемневшие от морозов и железа.
— Это по твоей части, святой отец... — говорил. — Коли так, то на тебе и надобно взыскание сделать.
— На всех будет взыскание... — спокойно отвечал монах. — Ежели не от Адмиралтейств-коллегии, то в другом месте — неминуемо. Никто не уйдёт от взыскания этого.
Безбоязненно отвечал. Так же безбоязненно, как в ледяную воду сходил, когда сообща «Иркуцк» на льдину вытаскивали. Давно уже зарёкся Дмитрий Яковлевич с монахом спорить.
Отошёл, тяжело дыша. Только ноздри раздувались от гнева. Поправил лучину. Сел к столу, продолжая прерванный рапорт.
«Пусть не сумлевается коллегия, — писал он. — Ежели кто из его людей останется жив, выполнят они приказ, точно узнают, есть ли отсюда морской проход к Камчатке или, конечно, нет...»
Тяжело ложились слова на бумагу. Не много и написал, а уже прогорела лучина, и вестовой опять прокараулил. Сгустились потёмки в углах зимовья, снова мерещится оттуда, из сумерек, бородатая рожа казака, усмешка чудится в разбойных лезвиях глаз...
Обругал вестового лейтенант.
Потом в свете новой лучины перечёл фразу написанную.
Сбился маленько, торопясь за иссякающим светом... Как-то нескладно слова «к Камчатке проход или, конечно, нет» встали... Но не стал поправлять их Дмитрий Яковлевич. Конечно, нет никакого морского прохода к Камчатке... Это он точно знал...