Ревизия командора Беринга
Шрифт:
В апреле 1739 года начальником Охотского порта взамен Скорнякова-Писарева назначили подельника Скорнякова, бывшего генерал-полицмейстера Петербурга графа Дивиера.
Прибыв в Охотск, Дивиер провёл ревизию дел и, обнаружив, что солдатам не уплачено жалованье, продал с торгов имущество Скорнякова-Писарева.
Так получилось, что сам Дивиер и приобрёл это имущество, но формально всё было сделано правильно. Жалованье солдатам немедленно выплатили.
Пересилив себя, Григорий Григорьевич обратился за помощью к Чирикову.
— Защити, Алексей Ильич! Ограбил ведь еврей поганый.
Чириков и сам видел, что это был самый наглый и беззастенчивый грабёж, который когда-либо приходилось видеть ему.
— Ничего не могу сделать, Григорий Григорьевич... — скрипнув зубами, ответил он.
Он действительно, при всех полномочиях, которые даны были ему в разборе жалоб, не мог ничего сделать.
На всю жизнь запомнил Алексей Ильич взгляд, которым ответил на эти слова Григорий Григорьевич Скорняков-Писарев.
А через несколько лет, когда возвращён будет Григорий Григорьевич из ссылки, когда снова войдёт во власть, сумеет он и не только взглядом отблагодарить Чирикова. При всех своих талантах, смирением и отходчивостью никогда не страдал Григорий Григорьевич... Никому не прощал он обид. Впрочем, в этом он был точно таким же, как и остальные птенцы Петровы...
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Вот и исполнилась мечта Харитона Прокопьевича о большом деле, вот и добрался до моря, которое будет названо его именем. Впустило «Якуцк» это море в себя. Беспрепятственно вышли из дельты Лены.
Холодным и синим было Северное море. То здесь, то там белели льдины. Дубель-шлюпка быстро продвигалась к Оленёкскому заливу... Однако скоро, ещё не дошли до Оленека, «носячие» льды стали гуще. На баке теперь всё время несли вахту вперёдсмотрящие, предупреждая криком о приближении больших льдин.
На четвёртый день плавания завыли собаки — вдалеке, на горизонте показался какой-то корабль. Кораблей не могло быть в этих широтах, и пришельца долго рассматривали в подзорную трубу... Лаптев приказал выстрелить из пушки. Корабль-призрак проплыл мимо, не отреагировав на сигнал. А подойти к пришельцу мешали льды, и Лаптев приказал плыть дальше. Что это было? Причудливо раскрашенная придонной грязью стамуха или мираж — так и не узнали. Нельзя было терять времени, а кораблей — это знали все! — кроме «Якуцка», здесь не могло быть...
Но не случайным было появление корабля-призрака. Вставший на горизонте пришелец оказался недобрым знамением. Он привёл за собою лёд, коварно окруживший дубель-шлюпку. Из ледяной ловушки пришлось вырываться, прорубая проход топорами и пешнями.
В устье Оленека навестили могилу Прончищевых. Постоял Харитон Прокопьевич, слушая, как шумит листвою возле его ног рощица карликовых берёз, на краю которой в ледяной земле и нашёл вечный покой лейтенант Прончищев со своей супругой. Десять лёг назад гулял Харитон на их свадьбе. Разве мог тогда догадаться кто, что снова доведётся встретиться уже в продутой ледяным сквозняком тундре?
Никаких речей не говорил Харитон Прокопьевич на могиле друга. Но только здесь, на опушке рощицы карликовых берёз, и ощутил по-настоящему, куда сам же и напросился. Понял, что предстоит пройти путь, на котором уже погиб его друг.
— Упокой, Господи, души усопших рабов Твоих Василия и Татианы, и прости им прегрешения вольныя и невольныя, даруй им Царствие Твоё небесное... — прошептал Харитон Прокопьевич, и зашумела в ответ под порывом холодного ветра рощица. Перекрестился Лаптев и зашагал к речному берегу. Надо было двигаться дальше по тому пути, по которому не смог пройти Василий Прончищев. Но недалеко и Лаптеву удалось уйти. Уже в Хатангском заливе льдиной пробило борт дубель-шлюпки, и пришлось разгружать корабль и заделывать пробоину.
И снова плыли, теперь уже налегке, мимо накрахмаленных снегом островов, открытых Василием Прончищевым. Нашли ещё несколько новых островов, но пути, проделанного Василием, так и не сумели совершить. Густые льды преградили дорогу.
Хорошо, что собачью упряжку захватил Харитон на судно. Геодезист Пекин с опытным каюром отправился в разведку и принёс печальное известие — дальше море сковано глухими льдами...
На зимовку встали в Хатангском заливе. 11 сентября перешли на береговой счёт суток и начали строить избы.
15 сентября Лаптев приказал:
«По полудни в третьем часу служителям с дубель-шлюпки переходить в квартеры в ниже показанные, где кому жить...
В новопостроенном зимовье жить штурману Челюскину, геодезисту Чекину и подлекарю.
В новом же построенном малом зимовье — солдатам Прахову, Бархатову, Лиханову.
В одном зимовье солдатам Годову, Головину, Зыкову и старшему командиру Вахрушеву.
В большом зимовье — боцманмату, писарю, квартирмейстеру Еремееву, матросам Сутормину, Сосновскому, двум конопатчикам, паруснику, трём плотникам, лоцману и семнадцати солдатам.
У здешнего жителя Дениса в зимовье жить подконстапелю.
Канонеру Локшину быть у лейтенанта на вестях и жить при нём.
На дубель-шлюпке караул иметь переменной, посуточно трёхсменный...»
Слава Богу, успели разместиться до больших морозов. А они не заставили себя ждать.
18 сентября Харитон Лаптев записал в судовом журнале:
«Ветер был меж О и No средней, небо чисто, сияние солнца и мороз великий. Река Хатанга почти вся стала, токмо во многих местах есть великие полыньи и ходить нельзя. От No стороны было на небе кометы или северное сияние».