Революционер
Шрифт:
Пока терминатор собирал свой пулемёт, я сидел у окна, разглядывая причудливые остатки оружия последней войны. Самолёты, неразорвавшиеся бомбы, танки и огромные баллистические ракеты. Одна такая ракета крайне вызывающе стояла посреди свалки, возвышаясь над остальным хламом — специально или нет, но почему-то она стояла логично, верхом смотря на небо, основанием упираясь в гору хлама. Это была последняя ступень от огромной ракеты — именно в ней был ядерный заряд, о чём недвусмысленно намекал нарисованный на корпусе огромный жёлтый знак радиоактивной опасности. Конечно, никакой радиации там давно не было — уран вытащили и пустили в оборот, но верхушка ракеты тоже недвусмысленно чуть-чуть наклонилась в сторону центра Москвы, как будто всё ещё хотела долететь до своей цели…
— Внимание! — раздался громкий голос нашего машиниста по громкой связи, — Торможение через две минуты!
— Быстро же они, — проворчал доберман, — Пойдём к себе.
— Терминатор! — позвал я песца.
— Да? — он быстро собрал оставшиеся части пулемёта в одну кучу, чтобы не разлетелись по всему вагону при торможении.
— Ждём тебя у последнего вагона. Сразу же.
—Что-то несём? — догадался песец.
– Именно.
====== 6. Паровоз как глыба льда. ======
— Повторяю: всем приготовиться к торможению! — заорал матюгальник в нашем вагоне, — До торможения осталось десять секунд!
За окошком уже начинался индустриальный пейзаж — конечно, от вандализма никакие противовоздушные системы не спасли. Огромные разорённые и занятые территории: вся Москва была поделена на несколько десятков частей, и зачастую с довольно неплохо вооружёнными воинствующими группировками.
— Держись! — Добб дал мне по затылку и насильно прижал мои лапы к поручню.
Весь поезд тряхнуло, и меня прижало к доберману. Сам он встал довольно хорошо, ухватившись за проём между купе в нашем вагоне. Я уткнулся мордой в его плечо, недовольно засопев.
— Спасибо… — поблагодарил я, как только сила моей инерции ослабла настолько, чтобы я мог спокойно стоять.
— Как всегда, не за что, — довольно рыкнул Добб. Ему при торможениях везло куда меньше, особенно, если он спал.
Скрипя тормозами, поезд прибывал на вокзал. На моей памяти это происходило уже шестой раз, и каждый раз встречали нас одним и тем же.
Торгаши заполнили всю платформу, но команды на выход пока не было. Я, как старший по вагону, должен был пойти и открыть дверь — разве что, за меня это делали едва ли не в десять раз чаще, чем мне полагалось. Но дверь в вагоне — это такие мелочи — мы были в Москве, а, значит, очень многие должны были пойти в свои отпуска. Поначалу я думал, что шакал позвал нас именно за тем, чтобы выдать отпускные — но теперь приходилось вновь вооружаться и отправляться в путь.
— Пошли к терминатору, — сказал доберман, вынимая из-под сидения свой гранатомёт вместе с полным боезапасом. Гранат, которые он взял с собой, хватило бы ещё на три обоймы.
На его фоне мой ручной пулемёт смотрелся немного уныло, но куда эффективней: у меня и патронов было побольше, но всё это было не важно. Пока все сидели по своим местам в вагоне, разглядывая причудливую архитектуру Москвы, я и доберман прошли до самого конца, где и встретили нашего белого пушистого друга в полном вооружении.
— Ну что, красавцы, я к бою готов! — поприветствовал он нас, — Про задание мне уже рассказали — возни и грязи будет много!
— Откуда ты знаешь? — спросил я.
— Так наш командир прошёл, рассказал, — довольно громко сообщил песец, взмахнув тяжёлым блоком стволов.
— Ты бы так не орал… — попросил его доберман, поправляя лямку пулемёта, — Всё-таки мы — настоящие…
— Я знаю, Добб. Между прочим, именно поэтому он разрешил мне оставить все семь ящиков авиационных патронов — представляешь! Они в два раза мощнее тех, которыми я пользовался раньше — почти не отсырели!
— Рад за тебя.
— Так, парни, собрались и пошли, — я махнул лапой, — у нас куча работы, а я, между прочим, ещё погулять хочу.
Два моих тяжело вооружённых друга дружно кивнули и пошли на выход. Выполнив свою прямую обязанность — открыв дверь вагона зверям — я выпрыгнул на перрон, сразу толкнув плечом какого-то пса, протягивающего мне прямо в лапы большую спелую грушу:
— Покупай! Не дорого отдаю, в хорошие лапы — сам знаю!
— Другого лоха найди…
Когда позади меня спрыгнули ещё двое, вооружённые редчайшими видами оружия, торгаши расползлись сами собой. Я махнул лапой — надо было идти к концу состава, на противоположную сторону — путь предстоял через весь перрон, и быть лёгким он не обещал.
— Так, парни, я без вас не справлюсь, — я отступил на шаг, — Терминатор, давай вперёд, а мы за тобой — твоей пушки все боятся.
— Как скажешь, ты у нас босс, — песец ухмыльнулся и, расталкивая нерадивых зверей на ходу, пошёл к концу состава быстрым шагом.
Уже отсюда я увидел двух псов, вместо обещанных ящеров — чёрных, одетых в деловые строгие костюмы — разве что без ботинок. Выглядели они почти как люди в этих нарядах — только бы морду им скрыть. К ним многие подходили, но те лишь холодно качали головами, отрицая и отталкивая от себя всех, кто имел наглость быть назойливым. К ним мы и направились.
Приближались мы довольно заметно, и поэтому псы заметили нас задолго до того, как мы бы могли заговорить с ними. В лапе у одного из них было три папки: две небольших и одна просто огромная. Я догадался сразу — это наши личные дела — тонкие это на меня и песца, а толстое — на Добба. Там, наверное, хранилось всё, что он успел наделать за все свои триста с лишним лет своей жизни. Именно его дело пёс и изучал, когда мы подошли к ним.
— Две тысячи пятьсот третий год рождения? — поинтересовался ризеншнауцер, похожий на нашего снайпера, — что, правда?
— Так точно! — рявкнул доберман, вставая по стойке смирно. Мы втроём вытянулись в струнку — раз уж если они любили строгость, то будем строгими с ними.
Второй пёс ничего спрашивать не стал, просто молча сравнил наши морды с фотографиями на личных делах. Сочтя сходство боле чем значительным, он хмыкнул и махнул лапой через плечо:
— Следуйте за нами.
Переглянувшись, мы подняли оружие и пошли за псами. Проводили нас как великих заговорщиков, и я готов был поспорить — расспрашивать о том, куда нас водили, будут с большим пристрастием.