Революционер
Шрифт:
– Дамы… и господа! – песец вспрыгнул на сцену вместе со мной, и там наконец поставил на обе лапы, – Имею честь вам представить того самого моего друга, о котором я вам сегодня так много рассказывал!
В зале почти сразу же раздались довольно уверенные аплодисменты. Судя по всему к выходкам песца и его выходам на сцену уже привыкли.
– И поэтому… – песец поднял палец вверх, – Я больше не буду петь вам о том, какой он хороший, потрясающий друг! – он крепко обнял меня, чуть не сломав пару рёбер, – Я бы хотел спеть… О других…
Терминатор отпустил меня и парой жестов согнал со своего места законного пианиста. Я знал, что полярный довольно талантлив по части музыки, и то что он умел играть… Но стоя на сцене под софитами я не очень-то ощущал гордость за своего бойца.
Я быстро спрыгнул в зал, так как белый уже хрустел костяшками пальцев, разминаясь перед игрой.
– Так вот, эта песня… Она… её написал один человек, из моего родного города. Он жил очень давно, но его песни пережили столько войн, и столько несчастий! – он запнулся, понимая что не может нормально построить предложение, – Ну вы понимаете… Его звали Юрий, я точно не помню его фамилию, кажется как-то на Ш…
– Шевчук! – подсказали в зале, и песец тут же показал на подсказчика пальцем:
– Да, точно он! Спасибо за… обновление моей памяти… Ну вот эту песню он написал очень давно, а она до сих пор… бывает актуальна.
Все в зале притихли, видимо приготовившись слушать. Лишь официантки продолжали ходить туда-сюда между столиками, только гораздо тише, чем раньше. Добб и его старый приятель тоже уставились на сцену. В тишине я услышал слова бармена о песце:
– Этот самец – самородок! Развлекает публику так, что никто уходить не хочет!
Добб молча усмехнулся и как-то печально покачал головой.
– Эта песня посвящается тем, кто… был с вами… и со мной когда-то.
Он положил пальцы на клавиши, подровнялся и выпрямился.
– Так, парни, можете слегка подыгрывать, только не сбивайтесь с ритма, – напутствовал он остальных музыкантов и взял очень тяжёлый, средний ритм. Благо, перебирать пальцами по клавишам надо было совсем мало, и как только барабанщик стал вместе с ним настукивать его ритм, песец довольно уверенно и необычно запел:
– Нас ним в аду война свела,
Она друзей не спишет.
Я был герой, рвал удила,
Он был намного тише.
Сырое небо жёг закат,
Смерть рядом что-то ела!
Моя душа рвалась в набат,
Его – тихонько пела…
Моя душа рвалась в набат,
Его – тихонько пела…
Музыканты рядом с моим другом заиграли чуточку более уверенно, и песец, сделав недлинный проигрыш, продолжил:
Мы были разные во всём,
Цитата: лёд да пламень!
Шмелём кипел я под огнём,
А он чернел как камень.
Молчал, и только иногда,
Когда я наезжаю,
Бросал мне – парень, ерунда:
Господь нас уважает.
Он отвечал – всё ерунда:
Господь нас уважает!
Когда песец второй раз протянул “Уважает” в ритм песни включились трубачи, прибавляя лёгкой трагичности его песне. Между тем, основной сюжет только начинался, а в зале уже начинали немного похлопывать в такт.
Сидим в горах, вокруг зима,
Хрипит в грязи пехота.
Нам как-то было не до сна,
И тошно от чего-то!
И разговор мы повели
В час злобного затишья:
Куда нас черти завели
В конце времён братишка?
Куда нас бесы завели,
В конце концов, братишка?
Сзади подошёл Чак, и встал рядом, сложа лапы на паху.
– По моему у нас проблемы… – прошептал он сквозь зубы, пока песец делал особенно длинный и драматичный проигрыш.
– Что за проблемы?
Он кивнул мне в сторону входа, где держась за косяк стояла заплаканная и помятая Кимми. Весь зал смотрел только на нашего солдата, который уже начинал петь следующий куплет, и поэтому её никто не заметил.
– Вот ведь… – прошипел я, и, позабыв про песню, бросился к выходу, доставая пистолет, – Чак, останься с Кимми! – бросил я ему и побежал наверх.
Вырвавшись в коридор, я тут же понял какую глупость сотворил – на меня тут же наставили пистолет с глушителем и раздался глухой шлепок выстрела. К счастью нагрудная броня была самой прочной, поэтому, делая вид, будто я падаю, успел рассмотреть, как налётчики воруют оружие. Пискнул мне в ухо костюм, и на мониторчике загорелась большая зелёная надпись: “боевой режим включён”.
Чтобы встать мне понадобилось некоторое время, потом я проверил повреждения: мощные пластины из титана даже и не заметили девяти миллиметровой пули, которая только ткань легка порвала. В боевом режиме все движения стали плавными и точными, но я понимал, что один с четырьмя не справлюсь – особенно с одной лишь Береттой.
Я рванул назад, к Доббу. Дело было срочное, но пока я растолкал собравшуюся вокруг сцены публику, я успел послушать ещё один куплет, точнее его конец:
Я слов уже не нахожу,
И сильно раздражает
Меня его “держись браток,
Господь нас уважает!”
Тут оторвал нас от проблем
Тяжёлый крик тревоги!
Тут оторвал нас от проблем,
Тяжёлый крик тревоги!
– Доб, там наше оружие тырят! – крикнул я, отталкивая какого-то жирного барбоса, который встал у меня на пути к Доббу.
– Что?! – закричал бармен, – Кимми в порядке?
– Жить будет! – ответил я ему.
Как и всякий опытный боец, доберман моментально оценил ситуацию и кивнул мне. Мы с ним вдвоём побежали обратно в холл, уже не стесняясь толкать посетителей так, что те падали на пол. Конечно это вызывало лёгкое недоразумение, но не создавало лишней паники – оружие в мире было ценным, а здешние посетители явно были вооружены, когда пришли сюда, поэтому Добб, как инвестор, пожелал защитить их имущество от хищения.