Рейдер

Чернобровкин Александр Васильевич

5

Затрудняюсь сказать, сколько раз я бывал в бухте Золотой Рог в будущем, но сейчас не узнал ее. Привык, что берега облеплены домами. Сейчас они покрыты лесами. Нет и главной достопримечательности — моста «Золотые ворота». На острове Алькатрас нет самой знаменитой тюрьмы, в которой я так и не удосужился побывать, как турист, но, может быть, попаду через какое-то количество лет постояльцем. Пока на острове есть только небольшой маяк, но рядом что-то уже строят. Зато везде высоченные секвойи, среди которых на высоком остром мысу располагался старый испанский форт с американским флагом на высоченном, под стать окружавшим деревьям, флагштоке. Как рассказал капитан Бенджамин Спирс, Калифорния была присоединена к США в прошлом году после войны с Мексикой. В то время в городе Сан-Франциско проживало всего сотен восемь жителей. После начала «золотой лихорадки» население увеличилось в несколько десятков раз. Во сколько точно — не знает никто. Город растет каждый день, везде идет строительство домов. Три четверти городских зданий — бревенчатые срубы, но есть и каменные двух-трехэтажные, по большей части

старой, испанской, постройки, и кирпичные совсем новые. Говорят, что примерно половина городских строений принадлежит Сэму Бреннану, мормону, бывшему местному агенту по недвижимости. Когда только начиналась «золотая лихорадка», он одним из первых подключился к процессу. В отличие от многих, намыв золотого песка всего бутылку из-под вина, вернулся в Сан-Франциско, скупил там все лопаты, кирки, тазы и прочий инвентарь, а потом пробежал по городу с находкой, крича: «Золото! Золото!…». После чего начал продавать в несколько раз дороже инвентарь новоиспеченным золотоискателям, сделав за несколько дней состояние. Теперь он продолжает стричь баранов, по бешеным ценам предоставляя им жилье и продавая снабжение. Мне сразу вспомнилась аналогичная ситуация с пиратами, которые грабили, рискуя жизнью, а большая часть добычи уходила тем, кто, живя в комфорте, скупал у них добычу по дешевке и предоставлял по завышенным ценам корабли, оружие, продукты.

В проливе Золотые ворота, через который в будущем построят великолепный мост, иногда приливное течение сталкивается со встречным ветром. Тогда волны быстро вырастают в два-три раза. Создается впечатление, что они перекатываются через пороги. Явление не опасное для крупного теплохода, а вот для парохода «Калифорния» мало не показалось, тем более, что надо было сбрасывать скорость по случаю приближения к якорной стоянке. Проскочили с горем пополам. Наверное, благодаря тому, что Бенджамин Спирс крестился с частотой вращения ветряка в такую погоду. На рейде Сан-Франциско стояло десятка три парусников. По словам Бенджамина Спирса, большая их часть используется, как гостиница или склад, потому что экипажи сбежали мыть золото. Пароход «Калифорния» стал на якорь рядом с ними. Доставка на берег пассажиров производилась местными лодочниками. Не бесплатно, конечно. При этом у трапа стояли два надежных матроса, вооруженные дубинками, следили, чтобы не сбежал никто из членов экипажа. Прямо, как в военном флоте Британии при стоянке на Спитхеде! По условиям договора, мне, трем временным кочегарам и пассажирам, у которых не осталось денег на оплату лодочников, пришлось задержаться на пароходе до конца выгрузки, после чего нас отвезли бесплатно на судовой гичке.

Были гражданские сумерки, когда я ступил на берег на окраине Сан-Франциско, возле халуп, слепленных из досок, камней, глины, с куском материи или невыделанной, коровьей шкурой, закрывавшей вход. Между разномастными и разнокалиберными постройками сновала детвора, куры и утки разных пород, пятнистые черно-белые поросята. Две тощие собаки посмотрели на меня безучастно, решив не расходовать силы на гавканье, протрусили к куче мусора, где рылись несколько облезлых котов, все черного окраса. Из полуземлянки с крышей из веток вышла сгорбленная женщина с тусклыми глазами и впалыми щеками, выплеснула помои почти под ноги мне. К луже тут же подбежал поросенок, порылся в ней розово-черным пятачком. У меня появилось впечатление, что вновь оказался в средневековом городе. Помня, что на улицах средневекового города ночью опаснее, чем в лесу, пошел по самому короткому пути к ближайшей дубовой роще. В самом начале ее были шалаши с жильцами, в основном женщинами и детьми, поэтому, пока было светло, я углубился настолько далеко, насколько мог, где и устроил себе ложе, наломав веток. Сверху постелил сложенный втрое кусок старого паруса, который презентовал мне от щедрот своих капитан Бенджамин Спирс. Ночи сейчас очень теплые, не должен замерзнуть. Вместо подушки использовал спасательный жилет. В нем хранятся все мои кровные, нажитые непосильным грабительским трудом в предыдущую эпоху. Было бы, конечно, комфортнее и безопаснее переночевать на пароходе «Калифорния», но там был шанс проснуться на переходе к Панаме.

Вырубился не сразу. Слушал звуки ночного леса и думал за жизнь. При тех ценах, что сейчас в Сан-Франциско, денег у меня хватало только на пару одеял, лопату, деревянный лоток для промывки золота и продукты на две-три недели. Капитан Бенджамин Спирс подкинул мне совет навестить какую-нибудь синьорию, которых здесь много, особенно южнее города, и купить все необходимое. По его словам, там все стоит раза в два дешевле. Я решил последовать совету капитана. Наверняка сэкономлю несколько золотых монет, а вот намыл бы за эти дни столько же золотого песка — большой вопрос. Впрочем, даже если совсем не попрет, мне надо будет всего лишь дождаться прихода парохода «Калифорния» и устроиться на него помощником капитана. С этой успокаивающей мыслью и заснул.

6

Третий день я еду на арбе, запряженной парой волов, одной из шести, следующих по извилистой грунтовой дороге из Сан-Франциско в южном направлении. Правит волами пожилой пастух-вакеро, испано-индейский метис по имени Педро, обладатель загорелого до черноты, морщинистого, непроницаемого лица с тонкими губами того же цвета, что и кожа. Одет в рубаху и штаны из грубого полотна. Босой. Фамилии у вакеро нет. Он просто Педро из синьории или, как говорят янки, ранчо идальго Кристобаля Домингеса. Вместе с управляющим пастухи на арбах привезли в город на продажу валеную говядину и коровьи шкуры. Эти шкуры, в связи с недостаточным количеством монет, как мексиканских, так и американских, до сих пор являются местными денежными единицами, которые в народе носят гордое название «Билеты калифорнийского банка». Одна шкура равна двум долларам. В последнее время их стало вытеснять весовое золото. Унция (чуть более двадцати восьми грамм) золотого песка стоит шестнадцать долларов. У всех местных предпринимателей есть весы и набор гирек, но монеты, особенно золотые любой страны, берут с большим удовольствием. Управляющий, продав привезенный товар, с деньгами и охраной уехал верхом в синьорию, предоставив обозу возвращаться самостоятельно. Я встретил арбы в паре километрах от города, когда пришел к мысли, что из-за жары идти пешком тяжко даже утром.

— Друг, подвезешь бедного путника? — на испанском языке спросил я Педро, управлявшего первой арбой.

— Запрыгивай, — пригласил он.

Я закинул вещи в пустой кузов и сел рядом с возницей. Минут пять ехали молча, после чего я не удержался и спросил, куда и зачем они едут. Педро рассказал подробно, используя короткие предложение. Складывалось впечатление, что у него определенный запас слов на жизнь. Как только растратит все, тут же умрет. В свою очередь я рассказал, куда и зачем еду, использовав, по мнению вакеро, непозволительно большое количество слов.

Решив, наверное, что я собираюсь навестить именно идальго Кристобаля Домингеса, вакеро сообщил:

— Синьор не любит гринго.

Я не стал выяснять, почему. И в будущем не встречал страну, в которой любили бы гринго. Наверное, за их неугомонное стремление насильно осчастливить всех.

— Ты тоже не любишь гринго, но везешь меня, — подначил я.

— Ты говоришь на моем языке, — сказал Педро то ли в объяснение, то ли в оправдание.

В полдень остановились на обед. Возничие угостили меня вяленой говядиной и кислым вином из бурдюка, у которого был специфический привкус кожи. Мне опять вспомнилось средневековье. Покемарив пару часиков, отправились дальше. Вечером я подстрелил из лука косулю и приготовили для всех шашлык. Это блюдо не удивило вакеро, потому что они привыкли запекать мясо на вертеле, а вот лук и мое умение им пользоваться произвели на них неизгладимое впечатление, особенно на тех, в ком были индейские крови.

— Мой дед стрелял из лука, — сообщил мне Педро.

Еще двое вакеро тоже изобличили своих предков. После этого они забыли, что я гринго.

— А почему вы не отправляетесь искать золото? — поинтересовался я во время второго совместного ужина.

— Зачем? — задал встречный вопрос Педро.

— Станете богатыми и заживете в свое удовольствие: купите по синьории, другие будут на вас работать, — помечтал за них я.

— Нам и так хорошо, — искренне произнес вакеро.

Грунтовая дорога, утрамбованная табунами быков и коров, поднималась на холмы и спускалась с них, пересекала леса, рощи, луга и обрывалась у рек возле бродов, чтобы появиться на противоположном берегу. Волы медленно брели по ней. Вакеро, казалось, дремали, предоставив животным самим решать, куда ехать и где останавливаться. Поняв, что мои продолжительные речи утомляют Педро, молчал и я. Ложился на охапку траву в кузове, нарванной во время ночной стоянки, закрывал лицо шляпой с широкими полями и богател думками, как и положено дурню.

К концу третьего дня увидел на холме у реки большой жилой дом с черепичной крышей, сложенный из камня-сырца, и рядом многочисленные хозяйственные постройки и сад. На склонах холма и в радиусе километра три от него деревьев не было, остались только низкие кусты и пни. Неподалеку от реки паслось большое стадо бычков и телок. Никто за ними не присматривал. В месте, где выше по течению возле реки луг переходил в лес, находилась деревня с полями, огражденными жердями.

Наш обоз медленно поднялся к вершине холма, на широкую площадь неправильной формы, на которую выходили двери почти всех строений. На широком крыльце жилого дома под жестяным навесом в окружении своих работников стоял дон Кристобаль Домингес — упитанный мужчина сорока восьми лет, на крупной круглой голове которого буйно росли волнистые черные волосы, пока не тронутые сединой. На круглом лице с густыми широкими черными бровями под толстым носом были широкие густые черные усы, а щеки, подбородок и шею покрывала многодневная щетина. Я еще в шутку подумал, что идальго принял обет не сбривать ее до возвращения обоза. Одет в белую хлопчатобумажную рубаху, идеально чистую, поверх которой черная короткая жилетка с вышитыми золотыми нитками растительными узорами, позолоченные пуговицы которой были расстегнуты, а на шее свободно завязанный, красный, шелковый галстук. Штаны из тонкой замши короткие, до середины щиколоток. На ногах гуарачи — сандалии из сыромятной кожи на плоской подошве, которые и в будущем будут носить почти все мексиканцы. Позади синьора стояла его свита, состоявшая из одетых чуть беднее мужчин с черными усами разной длины, ширины и густоты. У каждого на поясе висела кобура, из которой выглядывала рукоятка револьвера системы «кольт». Такой же был и у капитана Бенджамина Спирса. Револьверы шестизарядные. Выемка для перезарядки почему-то сделана справа. Видимо, мистер Кольт был левшой. Ствол пока слишком длинный, что на меткость влияет не сильно, потому что револьвер предназначен для стрельбы в упор. Попасть с десяти метров уже проблематично даже очень меткому стрелку, несмотря на нарезной ствол и пули Минье, у которых выемка сзади. Тонкие стенки задней части пули расплющиваются от давления пороховых газов и заполняют нарезы, придавая ей вращение. И синьор, и его охрана смотрели на меня без радости, но и без вражды. Гостеприимство ныне — обязательная часть калифорнийского характера.

— Добрый день, синьор Кристобаль Домингес! — поприветствовал я на испанском языке. — Приютите путника на ночь?

— Конечно, мой друг! — улыбнувшись, произнес он и сделал приглашающий жест.

Свита позади него сразу расступилась, образовав проход к двери.

— Как тебя зовут? — поинтересовался синьор, когда я поднимался на крыльцо.

Я назвался Генри Хоупом.

— Хорхе, Луис, — обратился Кристобаль Домингес к двум парням из своей свиты, — возьмите вещи гостя, проводите в комнату и скажите, чтобы ему принесли воды умыться. — Потом повернулся ко мне: — Мы скоро будем ужинать. Составишь нам компанию?